Поче­му воз­ник­ло затруд­не­ние, доволь­но оче­вид­но. Автор вопро­са не рас­по­знал в этом сло­ве тер­мин. На что участ­ни­ки обсуж­де­ния тут же и ука­за­ли: это пси­хо­ло­ги­че­ский тер­мин из поня­тий­но­го аппа­ра­та так назы­ва­е­мой «тео­рии привязанности».

Конеч­но, если с этой спе­ци­фи­кой и этим сло­во­упо­треб­ле­ни­ем пере­вод­чик преж­де не стал­ки­вал­ся, то он вполне может прий­ти в недо­уме­ние: что дела­ет в этом кон­тек­сте сло­во обще­язы­ко­вой лек­си­ки, име­ю­ще­е­ся в любом швед­ско-рус­ском сло­ва­ре, но здесь явно неумест­ное и не под­хо­дя­щее для пере­во­да ни в одном из при­во­ди­мых в нем зна­че­ний? Недо­уме­ние, уси­ли­ва­е­мое интер­фе­рен­ци­ей: при чем тут при­вя­зан­ность? Впро­чем, такой может быть и реак­ция носи­те­ля швед­ско­го язы­ка; один из участ­ни­ков обсуж­де­ния так и выска­зал­ся: «Стран­ное сло­во в дан­ном кон­тек­сте», имея в виду имен­но рус­ское сло­во­упо­треб­ле­ние и не зная, что это при­ня­тый термин.

Одна­ко, с пере­вод­че­ской точ­ки зре­ния про­бле­ма не столь­ко в незна­ком­стве с дан­ной обла­стью зна­ния, сколь­ко с неспо­соб­но­стью рас­по­знать тер­ми­но­ло­ги­че­ское упо­треб­ле­ние неспе­ци­аль­но­го сло­ва. Это один из аспек­тов более общей про­бле­мы рас­по­зна­ва­ния иди­ом, пере­ина­чен­ных пого­во­рок, скры­тых цитат, аллю­зий и пр. В сущ­но­сти сло­во­упо­треб­ле­ние, с каким мы здесь име­ем дело, это тоже в сво­ем роде иди­о­ма. Что может под­ска­зать пере­вод­чи­ку, что в дан­ном слу­чае вряд ли сто­ит лезть в сло­варь (если толь­ко он по неосто­рож­но­сти не сочтет дан­ное упо­треб­ле­ние сло­ва anknytning  про­сто-напро­сто лек­си­че­ской неуда­чей авто­ра текста)?

Во-пер­вых, оче­вид­ная неле­пость или неесте­ствен­ность послов­но­го пере­во­да: ни связь, ни соеди­не­ние, пред­ла­га­е­мые сло­ва­рем, явно непри­год­ны. Во-вто­рых, сколь­ко-нибудь опыт­ный пере­вод­чик не может не почув­ство­вать, что идея свя­зи, выра­жа­е­мая этим сло­вом, экс­плу­а­ти­ру­ет­ся здесь каким-то спе­ци­фи­че­ским обра­зом. И задаст­ся вопро­сом: каким имен­но? В‑третьих, хотя это сло­во и при­над­ле­жит обще­му сло­ва­рю, оно не явля­ет­ся оби­ход­ным; по реги­стру оно ско­рее книж­ное и, пред­по­ло­жи­тель­но, у него могут быть и какие-то сугу­бо фор­маль­ные упо­треб­ле­ния, кото­рых обще­язы­ко­вой сло­варь не учи­ты­ва­ет. В‑четвертых, на это же ука­а­зы­ва­ет абсо­лю­тив­ное упо­треб­ле­ние сло­ва. Нако­нец, кон­текст «мате­ри и ребен­ка» под­ска­зы­ва­ет пере­вод­чи­ку направ­ле­ние поис­ка. Погуг­лив, он без тру­да най­дет мно­же­ство под­хо­дя­щих кон­тек­стов упо­треб­ле­ния это­го сло­ва, в том чис­ле, сре­ди пер­вых же отве­тов в выда­че, ста­тью ”Anknytningsteori” в швед­ской «Вики­пе­дии», отку­да перей­дет к ее рус­ской вер­сии: «Тео­рия привязанности».

Каза­лось бы, затруд­не­ние пре­одо­ле­но. Най­ден при­ня­тый в нау­ке тер­мин, его и исполь­зу­ем: корм­ле­ние гру­дью и телес­ная бли­зость важ­ны для [фор­ми­ро­ва­ния] при­вя­зан­но­сти. (Вним.: не физи­че­ская бли­зость с совер­шен­но дру­ги­ми кон­но­та­ци­я­ми). И все же про­бле­ма этим не снимается.

Дело в том, что выбор сло­ва при­вя­зан­ность в каче­стве тер­ми­но­ло­ги­че­ско­го экви­ва­лен­та пси­хо­ло­ги­че­ско­му поня­тию, обо­зна­ча­е­мо­му по-англий­ски сло­вом attachment, а по-швед­ски – anknytning, весь­ма усло­вен. Тео­рия при­вя­зан­но­сти – это, так ска­зать, «лени­вый пере­вод» с англий­ско­го attachment theory, каль­кой с кото­ро­го явля­ет­ся и швед­ский тер­мин. В швед­ской пере­да­че каль­ки­ро­ва­ние не вызы­ва­ет ощу­ще­ния «стран­но­сти». Англий­ское сло­во спо­соб­но выра­жать, как при­вя­зан­ность в соб­ствен­ном смыс­ле, так и отно­ше­ние сугу­бо функ­ци­о­наль­ной свя­зи без какой-либо экс­прес­сив­ной состав­ля­ю­щей (’affiliation’, ’connection’), а швед­ское anknytning в зна­че­нии ’при­вя­зан­ность’ и вовсе неупо­тре­би­тель­но. По най­ден­ным кон­тек­стам и опре­де­ле­ни­ям пере­вод­чик мог убе­дить­ся, что в тео­рии при­вя­зан­но­сти тер­мин attachment не несет эмо­ци­о­наль­ной нагруз­ки, и пото­му швед­ская каль­ка anknytningsteori вполне умест­на. Не то по-рус­ски. Рус­ское сло­во пред­по­ла­га­ет отно­ше­ние, осно­ван­ное на сим­па­тии, вле­че­нии и т.п., и пото­му при­ня­тый пере­вод не слиш­ком уда­чен или, во вся­ком слу­чае, явля­ет­ся вынуж­ден­ным в силу отсут­ствия в рус­ском язы­ке лек­си­ка­ли­зо­ван­но­го кон­цеп­ту­аль­но­го соот­вет­ствия англий­ско­му и швед­ско­му сло­вам. (Из чего, кста­ти, сле­ду­ет, что пода­ча anknytning в шв.-рус. сло­ва­ре одно­бо­ка и не схва­ты­ва­ет суще­ства швед­ско­го сло­ва: оно обо­зна­ча­ет не про­сто ’связь’ или ’соеди­не­ние’, а отно­ше­ние зна­чи­мой при­над­леж­но­сти к чему‑л. бо́льшему.) Как бы то ни было, при пере­во­де про­фес­си­о­наль­но­го тек­ста сле­ду­ет упо­треб­лять усто­яв­ший­ся  тер­мин при­вя­зан­ность, каким бы стран­ным ни каза­лось такое сло­во­упо­треб­ле­ние неспециалисту.

Из ска­зан­но­го отнюдь не сле­ду­ет, что пере­вод­чи­ку доста­точ­но отыс­кать соот­вет­ству­ю­щий рус­ский тер­мин, не вни­кая в его содер­жа­ние. Пото­му что упо­тре­бить его мож­но дале­ко не все­гда. Рус­ское отгла­голь­ное суще­стви­тель­ное при­вя­зан­ность обо­зна­ча­ет, как уже ука­зы­ва­лось, эмо­ци­о­наль­ное отно­ше­ние, харак­те­ри­зу­е­мое как «чув­ство бли­зо­сти, склон­но­сти, тяго­те­ния, осно­ван­ное на сим­па­тии, пре­дан­но­сти, люб­ви к кому‑л.» [Боль­шой тол­ко­вый сло­варь], тогда как в тео­рии при­вя­зан­но­сти этот тер­мин обо­зна­ча­ет отно­ше­ние, обу­слов­лен­ное потреб­но­стью ребен­ка в био­ло­ги­че­ской и пси­хо­ло­ги­че­ской защи­те, состо­я­ние, харак­те­ри­зу­ю­ще­е­ся сло­жив­шим­ся у ребен­ка ощу­ще­ни­ем бла­го­по­лу­чия и защи­щен­но­сти бла­го­да­ря телес­ной и пси­хо­ло­ги­че­ской бли­зо­сти со «зна­чи­мым взрос­лым», обыч­но, меж­ду меж­ду мате­рью и мла­ден­цем. Если текст обра­щен к рядо­во­му чита­те­лю, не обла­да­ю­ще­му спе­ци­аль­ны­ми зна­ни­я­ми, в осо­бен­но­сти, если зна­че­ние тер­ми­на anknytning в самом тек­сте не пояс­ня­ет­ся, а сам он не вос­при­ни­ма­ет­ся как тер­мин, лишен­ный эмо­ци­о­наль­ной окрас­ки, то упо­треб­ле­ние сло­ва при­вя­зан­ность в пере­во­де может выгля­деть неумест­но и вызы­вать недо­уме­ние. В таких слу­ча­ях нуж­на, так ска­зать, пере­вод­че­ская так­тич­ность, упре­жда­ю­ща­ая подоб­ную реак­цию. Ина­че гово­ря, может пона­до­бить­ся более или менее про­стран­ный пере­вод (жела­тель­но, менее) в духе при­ве­ден­но­го выше пояс­не­ния. Пере­вод­чи­ку не сле­ду­ет жалеть слов, если это тре­бу­ет­ся для внят­ной пере­да­чи смыс­ла. Так, если фра­за Amning / fysisk närhet är viktigt för anknytning из цити­ро­ван­но­го в самом нача­ле вопро­са встре­ти­лась в ста­тье, в кото­рой спе­ци­фи­че­ское зна­че­ние тер­ми­на anknytning не под­дер­жа­но кон­тек­стом, то пере­вод может выгля­деть так: «Корм­ле­ние гру­дью / телес­ная бли­зость важ­ны для созда­ния у мла­ден­ца чув­ства защи­щен­но­сти и благополучия.»

В заклю­че­ние еще при­мер из пись­ма в газе­ту от «рядо­во­го чита­те­ля» в ответ на ста­тью о необ­хо­ди­мо­сти про­дле­ния роди­тель­ских отпус­ков. Этот кон­текст, как мне пред­став­ля­ет­ся, вряд ли моти­ви­ру­ет упо­треб­ле­ние тер­ми­на; более умест­на попыт­ка рас­кры­тия его смыс­ла в тек­сте пере­во­да. При­во­жу весь кон­текст цели­ком (кур­сив мой – Е.Р.):

Det borde vara en självklarhet det två S‑företrädare skriver i en insändare om föräldraledighet. Självklart att små barn ska få vara tillsammans med sina föräldrar längre och ”vise versa”. Självklart att inte lämna sina små ettåringar ifrån sig som absolut inte har behov av stora, stressiga barngrupper och främmande vuxna. Alla, oavsett ekonomi, borde ha rätt till längre föräldraledighet att fördela som man själv vill. Läs vilken faktabok som helst om små barns behov av trygghet och anknytning. Man hinner ändå jobba, slita och förverkliga sig själv i livet och man vill antagligen hinna med varandra också?! En ettåring tror jag inte missar någon undervisning på förskolan, men tar till sig lite mer i 2–3 årsåldern.

[То, о чем гово­рят в сво­ем обра­ще­нии в газе­ту два соци­ал-демо­кра­та, само­оче­вид­но. Разу­ме­ет­ся, нуж­но, что­бы малень­кие дети доль­ше оста­ва­лись с роди­те­ля­ми – и наобо­рот. Разу­ме­ет­ся, не сле­ду­ет отда­вать [в дошко­лу] годо­ва­лых дети­шек, у кото­рых нет ника­кой нуж­ды ока­зать­ся в боль­ших, бес­по­кой­ных дет­ских груп­пах и в сооб­ще­стве с чужи­ми им взрос­лы­ми. Все без исклю­че­ния, неза­ви­си­мо от их мате­ри­аль­но­го поло­же­ния, долж­ны иметь пра­во на более про­дол­жи­тель­ный роди­тель­ский отпуск, рас­по­ла­га­е­мый ими по сво­е­му усмот­ре­нию. У малень­ких детей долж­но сфор­ми­ро­вать­ся чув­ство защи­щен­но­сти и дове­ри­тель­ной сопри­част­но­сти – об этом мож­но про­чи­тать в любом педа­го­ги­че­ском посо­бии. На рабо­ту и само­ре­а­ли­за­цию вре­ме­ни еще хва­тит, нуж­но уде­лять его и друг дру­гу. Годо­ва­ло­му ребен­ку вряд ли впрок дошколь­ное обу­че­ние, оно более умест­но с 2–3‑летнего возраста.]

_____________________

* Barnavårdscentral, рай­он­ная дет­ская консультация.