Его несистематический словарь. И мой…

Публи­куя  январ­скую пор­цию допол­не­ний к мое­му швед­ско-рус­ско­му сло­ва­рю1), я упо­мя­нул, что, позна­ко­мив­шись с кни­гой Пав­ла Палаж­чен­ко «Мой неси­сте­ма­ти­че­ский сло­варь», я обна­ру­жил, что они кое в чем похо­жи. А имен­но в том, что их авто­ры не сво­дят чужое сло­во к заве­до­мо­му инвен­та­рю зна­че­ний, а стре­мят­ся выявить его «идею» или, если угод­но, пока­зать его «истин­ную физио­но­мию» (по сло­ву Л.В. Щер­бы). Я гово­рю об общ­но­сти под­хо­да: «пере­во­ди не сло­ва, а смысл»2). Но этим сход­ство, пожа­луй, и огра­ни­чи­ва­ет­ся. Поэто­му я и зате­ял раз­го­вор о его кни­ге, кото­рый во мно­гом кри­ти­чен по отно­ше­нию к ней. Хотя я нисколь­ко не отме­няю дан­ной мною ранее это­му тру­ду высо­кой оцен­ки и реко­мен­да­ции, кон­крет­ное содер­жа­ние наших лек­си­ко­гра­фи­че­ских уста­но­вок суще­ствен­но отличается.

О том, что П. Палаж­чен­ко – звезд­ный пере­вод­чик-син­хро­нист, рабо­тав­ший с пер­вы­ми лица­ми госу­дар­ства, я конеч­но, знал и рань­ше, но с его «сло­ва­рем» позна­ко­мил­ся лишь недав­но3). Беру это сло­во в кавыч­ки, посколь­ку и сам автор, пожа­луй, затруд­нил­ся бы с опре­де­ле­ни­ем жан­ра этой кни­ги. И это не слу­чай­но: она ни на что не похо­жа! Не в том, разу­ме­ет­ся, смыс­ле, что это, дескать, нечто несу­раз­ное, а в том, что она не име­ет ана­ло­гов. Во вся­ком слу­чае, сре­ди извест­ных мне тру­дов рос­сий­ских авто­ров. Что  же до авто­ров англо­языч­ных, то в этой свя­зи мож­но было бы упо­мя­нуть Пите­ра Нью­мар­ка, пат­ри­ар­ха и enfant terrible бри­тан­ско­го пере­во­до­ве­де­ния в одном лице, авто­ра двух томов запи­сок о чем угод­но с точ­ки зре­ния пере­во­да, Paragraphs on Translation (1993) и More Paragraphs on Translations (1998). Это эссе­и­сти­че­ские фраг­мен­ты, свя­зан­ные общей идео­ло­ги­ей – пред­по­чте­ни­ем так назы­ва­е­мо­го семан­ти­че­ско­го пере­во­да так назы­ва­е­мо­му ком­му­ни­ка­тив­но­му, – фраг­мен­ты, неко­то­рые из кото­рых посвя­ще­ны спе­ци­фи­че­ским, несло­вар­ным, «непе­ре­во­ди­мым» (у него они назы­ва­ют­ся ”unfindable words”, т.е. ’неотыс­ку­е­мые’) и т.п. сло­во­упо­треб­ле­ни­ям и выра­же­ни­ям, несов­па­де­нию когна­тов двух язы­ков, вплоть до таких тон­ко­стей, как отли­чие «семан­ти­че­ско­го диа­па­зо­на» англий­ско­го honourable (в брит. вари­ан­те) от фран­цуз­ско­го honorable.

Меж­ду эти­ми кни­га­ми мож­но усмот­реть неко­то­рое жан­ро­вое сход­ство, но глав­ное, види­мо, в том, как пони­ма­ет­ся при­ро­да «труд­но­стей пере­во­да». Оба авто­ра исхо­дят из того, что они воз­ни­ка­ют, когда у пере­вод­чи­ка нет гото­вых, – off the shelf, так ска­зать – уза­ко­нен­ных сло­вар­ной и грам­ма­ти­че­ской кон­вен­ци­ей средств для сколь­ко-нибудь точ­но­го вос­про­из­ве­де­ния смыс­ла ори­ги­на­ла. Речь идет не о лаку­нах в наших лек­си­ко-грам­ма­ти­че­ских опи­са­ни­ях чужо­го язы­ка, а о том, что эти самые «unfindables» – это уни­каль­ные кон­цеп­ту­аль­ные сущ­но­сти, кото­рые в «язы­ке-цели» име­ют лишь при­бли­зи­тель­ные соот­вет­ствия или вооб­ще не лек­си­ка­ли­зо­ва­ны и не грам­ма­ти­ка­ли­зо­ва­ны. Такие, о кото­рых ино­гда гово­рят, что вот-де у поля­ков (или у фран­цу­зов, у нем­цев …) есть для это­го хоро­шее сло­во. Вот это, соб­ствен­но, – плюс стрем­ле­ние пока­зать, как мыс­лит про­фес­си­о­наль­ный пере­вод­чик, рас­по­зна­вая и раз­ре­шая такие труд­но­сти, – и лежит, как мне пред­став­ля­ет­ся, в осно­ве «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря» П. Палажченко.

Ну, а пока­зать это мож­но в прин­ци­пе на при­ме­ре едва ли не любо­го чужо­го сло­ва или фра­зео­ло­гиз­ма. Отсю­да и фраг­мен­тар­ность жан­ра: она прин­ци­пи­аль­на и ничуть не в укор авто­ру. Он ведь и не ста­вил себе зада­чу набрать кри­ти­че­скую сло­вар­ную мас­су, охва­тив тот или иной пласт лек­си­ки с какой-либо пол­но­той. С этой точ­ки зре­ния под­за­го­ло­вок «Из запис­ной книж­ки пере­вод­чи­ка», кото­рый поче­му-то то появ­лял­ся, то исче­зал в раз­ных изда­ни­ях кни­ги, отра­жа­ет по край­ней мере этот аспект ее жан­ра. А в пер­вом изда­нии (кажет­ся, в самом пер­вом: их было несколь­ко, и было мно­же­ство до- и пере­пе­ча­ток под несколь­ко отлич­ны­ми наиме­но­ва­ни­я­ми) кни­га назы­ва­лась «Все позна­ет­ся в срав­не­нии, или Неси­сте­ма­ти­че­ский сло­варь труд­но­стей, тон­ко­стей и пре­муд­ро­стей англий­ско­го язы­ка в сопо­став­ле­нии с рус­ским», под­чер­ки­вая сопо­ста­ви­тель­ный аспект: пред­ла­га­ет­ся не набор «экви­ва­лен­тов», как в обыч­ном дву­языч­ном сло­ва­ре, а выяв­ле­ние кон­цеп­ту­аль­ной спе­ци­фи­ки, глу­бин­но­го, так ска­зать, несход­ства сопо­став­ля­е­мых еди­ниц двух языков.

Двух­том­ник Нью­мар­ка – это по сути тоже собра­ние заме­ток, пер­во­на­чаль­но появ­ляв­ших­ся в руб­ри­ке, кото­рую он на про­тя­же­нии мно­гих лет вел в жур­на­ле бри­тан­ской ассо­ци­а­ции линг­ви­стов-прак­ти­ков ”The Linguist” 4). Суще­ствен­но, одна­ко, что в отли­чие от его «пара­гра­фов», в одном из кото­рых он может сето­вать на отсут­ствие пере­во­дов таб­ли­чек под кар­ти­на­ми в Реймс­ском музее, в дру­гом рас­суж­да­ет о пере­во­де ино­языч­ных вкрап­ле­ний в тек­сте ори­ги­на­ла, а в тре­тьем – о соци­о­куль­тур­ном ста­ту­се пере­вод­чи­ка, кни­га П. Палаж­чен­ко сфо­ку­си­ро­ва­на имен­но на лек­си­че­ских «дис­со­нан­сах» меж­ду англий­ским и рус­ским, хотя в ней нема­ло и ком­мен­та­ри­ев стра­но­вед­че­ско­го и линг­во­куль­тур­но­го харак­те­ра и заме­ча­ний о грам­ма­ти­че­ских труд­но­стях пере­во­да. Кро­ме того, она отли­ча­ет­ся неко­то­рой «тема­тич­но­стью» отбо­ра, что дела­ет ее похо­жей на сло­варь. Часто это сло­во­упо­треб­ле­ния из поли­ти­че­ско­го, пуб­ли­ци­сти­че­ско­го, дипло­ма­ти­че­ско­го оби­хо­да. Тем не менее, это по боль­шей части не спе­ци­аль­ная лек­си­ка, а обще­язы­ко­вая. Тема­ти­че­ский прин­цип не явля­ет­ся опре­де­ля­ю­щим. Прин­ци­пи­аль­но дру­гое: отби­ра­ют­ся сло­ва и выра­же­ния, мар­ки­ро­ван­ные в том или ином отно­ше­нии – смыс­ло­вом, син­так­си­че­ском, сти­ли­сти­че­ском, прагматическом.

Гово­ря «мар­ки­ро­ван­ные», я имею в виду такие, упо­треб­ле­ние кото­рых в тех или иных ситу­а­тив­ных кон­текстах пред­став­ля­ет­ся рус­ско­му язы­ко­во­му созна­нию стран­ным, необыч­ным, непро­зрач­ным, немо­ти­ви­ро­ван­ным. Ина­че гово­ря, инту­и­тив­но невнят­ным, даже в тех слу­ча­ях, когда это сло­во носи­те­лю рус­ско­го язы­ка зна­ко­мо и кажет­ся понят­ным. Три­ви­аль­ный при­мер такой «понят­но­сти» – это сло­ва, назы­ва­е­мые лож­ны­ми дру­зья­ми пере­вод­чи­ка. Они-то как раз могут вве­сти неосто­рож­но­го пере­вод­чи­ка в заблуж­де­ние, так как раз­ли­чить несход­ство кон­цеп­тов англий­ско­го и рус­ско­го сло­ва меша­ет сход­ство их фор­мы. Таких пар в кни­ге П. Палаж­чен­ко нема­ло: от agnostic и epithet до provocation и virtual.

Взять хотя бы гла­гол to address. Ему не толь­ко не все­гда, но даже в боль­шин­стве слу­ча­ев нель­зя поста­вить в соот­вет­ствие рус­ский гла­гол адре­со­вать или, в кон­струк­ции с воз­врат­ным место­име­ни­ем типа to address oneself to адре­со­вать­ся (к). Но вряд ли автор вклю­чил его в свой «Неси­сте­ма­ти­че­ский сло­варь», желая пре­ду­пре­дить ошиб­ки невин­но­сти. В кон­це-кон­цов, тема лож­ных дру­зей посто­ян­но мус­си­ру­ет­ся в посо­би­ях и тру­дах по пере­во­ду, и толь­ко совсем уж мало­опыт­ный или халат­ный пере­вод­чик под­даст­ся иску­ше­нию при­бег­нуть к меха­ни­че­ско­му пере­но­су, не загля­нув в сло­варь. В англо-рус­ских сло­ва­рях гла­гол address подроб­но и с при­ме­ра­ми рас­пи­сан, в том чис­ле, в той невоз­мож­ной в рус­ском язы­ке и непри­выч­ной для рус­ско­го уха кон­струк­ции с пря­мым допол­не­ни­ем, не обо­зна­ча­ю­щим что-либо «направ­ля­е­мое» – вида to address the issue. – кото­рая и рас­смат­ри­ва­ет­ся П. Палаж­чен­ко. В БАРС’е, в Abbyy Lingvo, в таких источ­ни­ках парал­лель­ных при­ме­ров, как glosbe.com, в Multitran’e почти навер­ня­ка оты­щет­ся что-нибудь под­хо­дя­щее на дан­ный слу­чай. Для чего же было вклю­чать его в словарь?

Для того, что это не сло­варь, а вполне систе­ма­ти­че­ская попыт­ка настро­ить поль­зо­ва­те­ля сво­ей кни­ги, а в осо­бен­но­сти пере­вод­чи­ка, на то, что чужое сло­во нико­гда не быва­ет вполне тож­де­ствен­но «соот­вет­ству­ю­ще­му» рус­ско­му по сво­е­му пове­де­нию в речи и пото­му от него все­гда мож­но и нуж­но ожи­дать под­во­ха. Упо­треб­ляя его, гово­ря­щий по-англий­ски спо­со­бен порож­дать смыс­лы, не име­ю­щие точ­ных или вооб­ще ника­ких лек­си­ка­ли­зо­ван­ных соот­вет­ствий в руcском язы­ке. И это отно­сит­ся отнюдь не толь­ко к лука­вым когна­там вро­де profile и unique или спе­ци­фи­че­ски аме­ри­кан­ским реа­ли­ям вро­де caucus, кото­рых в кни­ге тоже мно­го, а едва ли не к любо­му сло­ву. Такие вполне «рядо­вые» и хоро­шо извест­ные сло­ва, как case, group и writer, состав­ля­ют в кни­ге очень боль­шую, если не основ­ную часть. Автор не столь­ко пре­ду­пре­жда­ет: «не под­да­вай­тесь иску­ше­ни­ям сход­ства», «вни­ма­ние! хоро­шо зна­ко­мое сло­во может ока­зать­ся не тем, за что оно себя выда­ет»  или «не думай­те, что сло­варь, даже самый дотош­ный, исчер­пы­ва­ет смыс­ло­вой потен­ци­ал чужо­го сло­ва» – хотя эти уста­нов­ки, без­услов­но, у него при­сут­ству­ют. Ему нуж­но пере­дать свой опыт про­фес­си­о­наль­ной рабо­ты с ино­стран­ным язы­ком: сло­ва и выра­же­ния ино­стран­но­го язы­ка часто ведут себя «не по сло­ва­рю», и у пере­вод­чи­ка, в осо­бен­но­сти еще неопыт­но­го, нуж­но вос­пи­тать сво­бо­ду от семан­ти­че­ских (и син­так­си­че­ских) шаб­ло­нов, осво­бо­дить его от навя­зы­ва­ния ино­стран­но­му язы­ку сво­их язы­ко­вых кон­цеп­тов. Как имен­но? Глав­ным обра­зом, изу­чая и наблю­дая, в каких ситу­а­тив­ных кон­текстах, в какой соци­о­куль­тур­ной свя­зи реа­ли­зу­ют­ся их несло­вар­ные смыс­лы, дис­со­ни­ру­ю­щие с инту­и­ци­я­ми носи­те­ля рус­ско­го язы­ка. Эту зада­чу – дидак­ти­че­скую – «сло­варь» П. Палаж­чен­ко реша­ет с честью и увлекательно.

Одна­ко демон­стра­ция это­го под­хо­да еще не есть демон­стра­ция мето­да. Зада­ча выяв­ле­ния кон­цеп­ту­аль­ной спе­ци­фи­ки чужо­го сло­ва, все­гда уни­каль­ной, им прин­ци­пи­аль­но все же не реша­ет­ся. Да, поль­зо­ва­те­лю посо­бия в каж­дой ста­тье предъ­яв­ля­ет­ся при­мер неожи­дан­но­го, не пред­ви­ден­но­го сло­ва­рем, кажу­ще­го­ся экзо­ти­че­ским упо­треб­ле­ния, при­мер какой-либо «стран­ной» осо­бен­но­сти соче­та­е­мо­сти или грам­ма­ти­че­ско­го пове­де­ния. Все это, как пра­ви­ло, в праг­ма­ти­че­ском, соци­о­куль­тур­ном и т.п. кон­тек­сте, с целью про­бу­дить у поль­зо­ва­те­ля инту­и­цию отно­си­тель­но того, в каких ситу­а­ци­ях реа­ли­зу­ют­ся эти зна­че­ния, и осо­зна­ние, что они не явля­ют­ся «нару­ши­те­ля­ми кон­вен­ции». Но одно­го  лишь ука­за­ния на такие упо­треб­ле­ния, пусть и в кон­тек­сте их умест­но­сти, недо­ста­точ­но. «Идея» чужо­го сло­ва или выра­же­ния, тот «неуло­ви­мый смысл», кото­рый, по неод­но­крат­но­му при­зна­нию само­го авто­ра, так труд­но ухва­тить5)  – тó, что, соб­ствен­но, и санк­ци­о­ни­ру­ет самую воз­мож­ность таких упо­треб­ле­ний, – в явном виде им не формулируется.

Разу­ме­ет­ся, обла­дая чут­ким слу­хом к обо­им язы­кам, он отлич­но пони­ма­ет, что у слов и выра­же­ний ино­стран­но­го язы­ка есть «нераз­ло­жи­мый оста­ток». И пафос кни­ги (vs. pathos; это еще один вклю­чен­ный в нее «лож­ный друг») как раз в том, что­бы его про­яс­нить. Так как речь не идет о зна­че­ни­ях, то есть не о логи­че­ских тож­де­ствах вида А есть [зна­чит] B, то «раз­ло­жить» этот оста­ток в общем слу­чае нель­зя, а мож­но лишь попы­тать­ся опи­сать. В неко­то­рых ста­тьях автор «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря» при­бли­жа­ет­ся к экс­пли­цит­но­му выра­же­нию идеи сло­ва имен­но бла­го­да­ря опи­са­нию усло­вий умест­но­сти его упо­треб­ле­ния – суще­ствен­ных праг­ма­ти­че­ских ком­по­нен­тов смыс­ла. Тако­ва, напри­мер, ста­тья слов defensive, defensively, в кото­рой пред­ста­ви­тель­ный при­мер упо­треб­ле­ния пода­ет­ся так: «He reacted defensively to questions about his wealth может озна­чать, что в отве­те чув­ство­ва­лась неко­то­рая неуве­рен­ность, раз­дра­жен­ность и даже чув­ство соб­ствен­ной вины. В пере­во­де, разу­ме­ет­ся, слиш­ком дале­ко в таком «домыс­ли­ва­нии» идти не сле­ду­ет, но под­текст надо чув­ство­вать. Мож­но, напри­мер, ска­зать: На вопро­сы о его состо­я­нии он отве­чал не без раз­дра­же­ния (оправ­ды­вая его раз­лич­ны­ми дово­да­ми).6)» – Пре­вос­ход­но. Такое опи­са­ние как раз и поз­во­ля­ет поль­зо­ва­те­лю «уло­вить неуло­ви­мое», и в этом, на мой взгляд, цен­ность кни­ги. Более того, имен­но в таком упо­треб­ле­нии, кото­ро­му в сло­ва­рях не пред­ла­га­ет­ся удо­вле­тво­ри­тель­но­го соот­вет­ствия (бли­жай­шее, что в них мож­но най­ти, это ’[зани­мая] обо­ро­ни­тель­ную пози­цию’), идея сло­ва как раз и про­яв­ля­ет­ся куда более внят­но, чем в навя­зан­ных ему част­ных и частич­ных «экви­ва­лен­тах».

И все же это лишь импрес­си­о­ни­сти­че­ские штри­хи к порт­ре­ту сло­ва, а един­ствен­ным инстру­мен­том ана­ли­за явля­ет­ся инту­и­ция, так назы­ва­е­мое «чув­ство язы­ка». Но каким бы ост­рым оно ни было, при­зы­ва­ми «чув­ство­вать под­текст» удо­вле­тво­рить­ся нель­зя. Как и объ­яс­нять мно­же­ство «кон­тек­сту­аль­ных смыс­лов» сло­ва, тре­бу­ю­щих вос­про­из­ве­де­ния, не похо­же­го на сло­вар­ные экви­ва­лен­ты, его «широ­кой семан­ти­кой». Хотя под­ход авто­ра «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря» по суще­ству ори­ен­ти­ро­ван на выяв­ле­ние кон­цеп­тов, опе­ри­ру­ет он, в пол­ном соот­вет­ствии с тра­ди­ци­он­ной объ­ек­ти­вист­ской семан­ти­кой, зна­че­ни­я­ми, то есть част­ны­ми смыс­ло­вы­ми реа­ли­за­ци­я­ми кон­цеп­тов, при­над­ле­жа­щи­ми в дей­стви­тель­но­сти не сло­ву, а гово­ря­ще­му, кото­рый этот кон­цепт «экс­плу­а­ти­ру­ет» в пре­де­лах умест­но­сти. Ника­кой лек­си­ко-грам­ма­ти­че­ский кон­цепт не может быть све­ден ни к зна­че­нию, каким бы широ­ким или общим оно ни было, ни к инвен­та­рю зна­че­ний – око­сте­нев­ших част­ных смыс­лов. Он пред­став­ля­ет собой, или луч­ше ска­зать, моде­ли­ру­ет осво­ен­ное опы­том язы­ко­во­го кол­лек­ти­ва, антро­по­цен­три­че­ское отно­ше­ние к миру на неко­то­ром участ­ке его язы­ко­вой кар­ти­ны, а не име­ю­щий опре­де­ле­ние термин.

Из-за непре­одо­лен­но­сти объ­ек­ти­вист­ских взгля­дов на язык – и вопре­ки соб­ствен­ным инту­и­ци­ям и про­фес­си­о­наль­но­му опы­ту – отчет­ли­вая экс­пли­ка­ция лек­си­че­ских кон­цеп­тов уда­ет­ся авто­ру «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря» дале­ко не все­гда. Так, он с пол­ным осно­ва­ни­ем addresses в сво­ей кни­ге зна­ко­мый, узна­ва­е­мый и «понят­ный» гла­гол to address, пред­став­ля­ю­щий в дей­стви­тель­но­сти лек­си­че­скую труд­ность – ина­че гово­ря, он «уде­ля­ет ему вни­ма­ние», «дела­ет его пред­ме­том сво­их [лек­си­ко­гра­фи­че­ских] забот», «обра­ща­ет­ся к его рас­смот­ре­нию» и т.п. Бла­го­да­ря под­бо­ру ряда пред­ста­ви­тель­ных кон­тек­стов упо­треб­ле­ния, почти во всех слу­ча­ях сопро­вож­да­е­мых про­фес­си­о­наль­ным пере­во­дом с исполь­зо­ва­ни­ем весь­ма раз­но­об­раз­ных средств вос­про­из­ве­де­ния смыс­ла при­ме­ров, он дает поль­зо­ва­те­лю воз­мож­ность «про­ин­ту­и­ро­вать» этот тип смыс­ло­вых реа­ли­за­ций гла­го­ла и уяс­нить, что в них нет ниче­го неесте­ствен­но­го или вычур­но­го. Одна­ко, чтó дела­ет воз­мож­ным этот тип упо­треб­ле­ний – с пря­мым допол­не­ни­ем со зна­че­ни­ем «про­блем­ной ситу­а­ции», зна­че­ни­ем не толь­ко не соб­ствен­ным (’что‑л. под­ле­жа­щее отправ­ле­нию «по адре­су», адре­су­е­мое’) , но даже и не пере­нос­ным – это­го поль­зо­ва­тель не узнáет. Кон­цеп­ту­аль­ное содер­жа­ние гла­го­ла оста­ет­ся не выра­жен­ным в явном виде. «Мно­го­знач­ность» гла­го­ла to address, кото­рый «может пере­во­дить­ся самы­ми раз­лич­ны­ми рус­ски­ми сло­ва­ми», автор объ­яс­ня­ет его «широ­кой семан­ти­кой», обу­слов­лен­ной яко­бы его грам­ма­ти­че­ской лабиль­но­стью: он может быть и воз­врат­ным и невоз­врат­ным, и пере­ход­ным и непе­ре­ход­ным. На самом деле все как раз наобо­рот: грам­ма­ти­че­ское пове­де­ние гла­го­ла to address и его кон­крет­ные смыс­ло­вые реа­ли­за­ции моти­ви­ру­ют­ся его кон­цеп­том. К сожа­ле­нию, тáк вопрос не ста­вит­ся, и это, на мой взгляд, дела­ет кни­гу менее глу­бо­кой, чем ее замы­сел и чем это поз­во­ля­ет потен­ци­ал авто­ра. С дру­гой сто­ро­ны, мои упре­ки, воз­мож­но, не вполне спра­вед­ли­вы: ведь она адре­со­ва­на не спе­ци­а­ли­стам по лек­си­че­ской семан­ти­ке, а «рядо­во­му» пере­вод­чи­ку и тем, кто хочет глуб­же «вчув­ство­вать­ся» в англий­ский язык.

Думаю, одна­ко, что экс­пли­ка­ция лек­си­ка­ли­зо­ван­ных кон­цеп­тов для целей прак­ти­че­ски при­год­но­го пере­вод­но­го сло­ва­ря может не быть гро­мозд­кой и чрез­мер­но нау­ко­об­раз­ной. Ана­ли­ти­че­ская рабо­та, резуль­татом кото­рой явля­ет­ся пред­ла­га­е­мая поль­зо­ва­те­лю сло­ва­ря фор­му­ла кон­цеп­та, может оста­вать­ся за пре­де­ла­ми сло­вар­ной ста­тьи. Но сама эта фор­му­ла, по воз­мож­но­сти сжа­тая, инту­и­тив­но внят­ная, часто образ­ная, в ней долж­на быть. Пото­му что нуж­но пока­зать не инвен­тарь зна­че­ний, – кон­вен­ци­он­но закреп­лен­ных за сло­вом, омерт­вев­ших смыс­лов, – инвен­тарь все­гда огра­ни­чен­ный и в той или иной мере про­из­воль­ный, – а смыс­ло­вой потен­ци­ал сло­ва. Отку­да берут­ся эти зна­че­ния? как они вооб­ще воз­мож­ны? как полу­ча­ют­ся (или могут получиться)?

Ска­зан­ное воз­вра­ща­ет меня к тому, с чего я начал эту ста­тью, отме­тив сход­ство (доволь­но поверх­ност­ное) и отли­чие (весь­ма суще­ствен­ное) допол­не­ний к мое­му швед­ско-рус­ско­му сло­ва­рю и ста­тей «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря» П. Палаж­чен­ко. Сход­ство в том, что эти допол­не­ния тоже выгля­дят неси­сте­ма­ти­че­ски­ми. Одна­ко это имен­но допол­не­ния к сло­ва­рю, а не сло­варь, и в соот­не­се­нии с ним они не нару­ша­ют его общей направ­лен­но­сти. В отли­чие от кни­ги П. Палаж­чен­ко, в кото­рой англо-рус­ская часть содер­жит не более 200 ста­тей, Sv-Ry Samhällsordbok – это сло­варь в соб­ствен­ном смыс­ле сло­ва, содер­жа­щий неко­то­рую кри­ти­че­скую мас­су лек­си­ки, дела­ю­щую его пол­но­цен­ным спра­воч­ным посо­би­ем и при­да­ю­щей ему «обще­ствен­но-поли­ти­че­ский» про­филь. Это лек­си­ка швед­ско­го пра­ва, пуб­лич­ной адми­ни­стра­ции, тамо­жен­но­го дела, граж­дан­ско­го обще­ства, уче­та, эко­ло­гии и пр., а так­же мно­же­ство слов и выра­же­ний, регу­ляр­но встре­ча­ю­щих­ся в офи­ци­аль­но-дело­вом и газет­но-жур­наль­ном сти­лях. В состав допол­не­ний к сло­ва­рю, кото­рые я более или мене регу­ляр­но пуб­ли­кую на этом сай­те, я вклю­чаю лек­си­ку и фра­зео­ло­гию, соот­вет­ству­ю­щую это­му профилю.

Тем не менее, извест­ная фраг­мен­тар­ность в их отбо­ре ощу­ти­ма, отбор и в самом деле не так строг и систе­ма­ти­чен, как в печат­ном и элек­трон­ном изда­ни­ях сло­ва­ря. И это момент прин­ци­пи­аль­ный. Они отби­ра­ют­ся не с тем, что­бы исчер­пать какую-либо лек­си­че­скую тему, ска­жем всё тó труд­но­пе­ре­во­ди­мое, что в швед­ском обще­ствен­ном дис­кур­се свя­за­но с борь­бой за кли­мат или тру­до­вы­ми отно­ше­ни­я­ми, а пото­му, что они, по-преж­не­му впи­сы­ва­ясь в жанр дву­языч­но­го сло­ва­ря-спра­воч­ни­ка этой направ­лен­но­сти, пред­став­ля­ют осо­бый инте­рес с точ­ки зре­ния пере­во­да: у них нет гото­вых под­ста­ви­мых экви­ва­лен­тов. Нуж­ны пере­во­ды, совер­шен­но не похо­жие на то, что пред­ла­га­ет тра­ди­ци­он­ный сло­варь, и с этой точ­ки зре­ния самые обык­но­вен­ные сло­ва сплошь и рядом ока­зы­ва­ют­ся «лож­ны­ми дру­зья­ми» – в том смыс­ле, что их «оче­вид­ные» сло­вар­ные соот­вет­ствия во мно­гих слу­ча­ях, а может быть, в боль­шин­стве, непри­год­ны для пере­во­да. Такие «рядо­вые» сло­ва попа­да­ют теперь в мои допол­не­ния к сло­ва­рю в уве­ли­чен­ной, так ска­зать, про­пор­ции, по срав­не­нию с преж­ним. Это свя­за­но и с тем, что логи­ка даль­ней­ше­го раз­ви­тия сло­ва­ря выра­зи­лась в стрем­ле­нии при­дать ему еще более выра­жен­ный харак­тер язы­ко­во­го путе­во­ди­те­ля пере­вод­чи­ка и сту­ден­та по швед­ско­му обще­ству, а, зна­чит, и менее спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ный. Что тоже созда­ет ощу­ще­ние неко­то­рой неси­сте­ма­тич­но­сти отбо­ра: ведь при таком под­хо­де, когда каж­дое вклю­ча­е­мое в сло­варь сло­во тре­бу­ет чуть ли не моно­гра­фи­че­ско­го кон­цеп­ту­аль­но­го ана­ли­за, заткнуть все лаку­ны обще­язы­ко­во­го сло­ва­ря  – зада­ча нере­аль­ная. Поэто­му отби­ра­ет­ся, более или менее слу­чай­но, то, обо что я как пере­вод­чик спо­ты­ка­юсь при чте­нии швед­ских СМИ, но, конеч­но, учи­ты­вая, что эти сло­ва и выра­же­ния доста­точ­но регу­ляр­ны в швед­ской пуб­ли­ци­сти­ке и их раз­ра­бот­ка при­ме­ни­тель­но к зада­чам пере­во­да будет полез­на многим.

Хотя идея язы­ко­вой еди­ни­цы пости­га­ет­ся не вне­зап­ным оза­ре­ни­ем, исход­ным пунк­том ана­ли­за явля­ет­ся, без­услов­но, инту­и­ция. Но инту­и­ция дис­ци­пли­ни­ро­ван­ная, осно­ван­ная на ситу­а­тив­ном зна­нии язы­ка, то есть усло­вий умест­но­сти упо­треб­ле­ния язы­ко­вых еди­ниц, и пове­ря­е­мая изу­че­ни­ем мно­же­ства кон­тек­стов, в осо­бен­но­сти, в сопо­став­ле­нии с дру­ги­ми, кон­цеп­ту­аль­но сход­ны­ми еди­ни­ца­ми. На кор­пу­се при­ме­ров упо­треб­ле­ния, доста­точ­но широ­ком, что­бы покрыть дале­ко отсто­я­щие друг от дру­га смыс­ло­вые реа­ли­за­ции кон­цеп­та сло­ва или кон­струк­ции, и с исполь­зо­ва­ни­ем ряда эври­сти­че­ских при­е­мов7), формули­ру­ется прав­до­по­доб­ная гипо­те­ти­че­ская «фор­му­ла» кон­цеп­та. Затем про­ве­ря­ет­ся, дей­стви­тель­но ли она рабо­та­ет на всем поле упо­треб­ле­ний, и если нет, то путем после­до­ва­тель­ных при­бли­же­ний, так ска­зать, ите­ра­тив­но, она изме­ня­ет­ся и уточ­ня­ет­ся. Выяв­ляя пара­мет­ры кон­цеп­ту­аль­ной схе­мы и пре­де­лы их варьи­ро­ва­ния, лек­си­ко­граф может пока­зать воз­мож­но­сти экс­плу­а­та­ции кон­цеп­та гово­ря­щим в соот­вет­ствии с его смыс­ло­вым намерением.

Суще­стви­тель­ное abuse вклю­че­но в «Неси­сте­ма­ти­че­ский сло­варь». Оно как раз из раз­ря­да тех слов, «смысл кото­рых дале­ко не равен их сло­вар­но­му зна­че­нию и кото­рые нель­зя «пере­во­дить» в при­выч­ном пони­ма­нии это­го сло­ва». Автор при­ме­ря­ет к нему и зло­упо­треб­ле­ния, и жесто­кое обра­ще­ние, и изде­ва­тель­ства – и нахо­дит, совер­шен­но спра­вед­ли­во, что все это лишь частич­ные экви­ва­лен­ты, но англий­ско­го сло­ва они не пере­во­дят, хотя и при­ем­ле­мы в том или ином кон­тек­сте. И что «най­ти адек­ват­ное рус­ское сло­во, для всех слу­ча­ев упо­треб­ле­ния abuse, […] види­мо, невоз­мож­но”. Конеч­но, невоз­мож­но. Но это мож­но ска­зать прак­ти­че­ски о любом сло­ве. Сло­во само по себе, сло­во «как тако­вое», вооб­ще непе­ре­во­ди­мо. Но выявить его кон­цеп­ту­аль­ное содер­жа­ние мож­но, и тем самым дать пере­вод­чи­ку надеж­ные когни­тив­ные ори­ен­ти­ры для отыс­ка­ния опти­маль­но­го вари­ан­та пере­во­да, совсем не обя­за­тель­но сло­вар­но­го. Мне пред­став­ля­ет­ся, что цен­траль­ной в кон­цеп­те это­го сло­ва явля­ет­ся идея ненор­ма­тив­но­го упо­треб­ле­ния чего-либо, обстав­лен­но­го соци­аль­но зна­чи­мы­ми огра­ни­че­ни­я­ми, будь то пол­но­мо­чия, нар­ко­ти­ки или чье-либо дове­рие. Затем, варьи­руя такие пара­мет­ры кон­цеп­та, как при­ро­да объ­ек­та, в отно­ше­нии кото­ро­го нару­ша­ют­ся нор­мы (напр., child abuse, abuse of power), цель нару­ша­ю­ще­го их субъ­ек­та (напр., лич­ная выго­да, склон­ность к жесто­ко­сти, полу­че­ние при­ят­но­го ощу­ще­ния), сте­пень серьез­но­сти abuse’а, кон­крет­ное содер­жа­ние дей­ствий субъ­ек­та и пр., мож­но пока­зать его смыс­ло­вой потен­ци­ал, сопро­вож­дая, разу­ме­ет­ся, соот­вет­ству­ю­щи­ми при­ме­ра­ми, пере­во­ди­мы­ми «самы­ми раз­лич­ны­ми рус­ски­ми словами».

Еще при­мер: суще­стви­тель­ное pattern, то самое, с кото­рым при­хо­дит­ся мучить­ся всю жизнь. В пре­ди­сло­вии и в отдель­ной ста­тье, весь­ма обшир­ной, на ряде при­ме­ров пока­за­но, сколь широк смыс­ло­вой потен­ци­ал это­го сло­ва, реши­тель­но не име­ю­ще­го кон­цеп­ту­аль­но­го соот­вет­ствия в рус­ском язы­ке (но ср. шв. mönster, нем. das Muster). Здесь содер­жат­ся очень точ­ные заме­ча­ния о том, что мно­го­чис­лен­ные экви­ва­лен­ты, пред­ла­га­е­мые дву­языч­ны­ми сло­ва­ря­ми в их дроб­ных опи­са­ни­ях, это вовсе не «зна­че­ния» (кавыч­ки при­над­ле­жат П. Палаж­чен­ко), а вари­ан­ты сло­во­упо­треб­ле­ния (то есть «кон­тек­сту­аль­ные соот­вет­ствия» – част­ные смыс­ло­вые реа­ли­за­ции), что «сек­рет» это­го сло­ва они не рас­кры­ва­ют, и что в дей­стви­тель­но­сти эту дур­ную мно­го­знач­ность мож­но снять. В этой свя­зи он при­во­дит опре­де­ле­ния из боль­ших тол­ко­вых сло­ва­рей аме­ри­кан­ско­го англий­ско­го, кото­рые, по его мне­нию, отлич­но схва­ты­ва­ют «глав­ное зна­че­ние». Увы, «идея» сло­ва pattern не выяв­ле­на и там. Вряд ли попыт­ки семан­ти­че­ско­го обоб­ще­ния это­го рода – «a reliable sample of traits, acts, or other observable features [Webster’s]; a way in which something develops, happens, is arranged, etc. [Oxford American Dictionary] пси­хо­ло­ги­че­ски убе­ди­тель­но спо­соб­ны объ­яс­нить, поче­му pattern в одних слу­ча­ях может ока­зать­ся пере­во­ди­мым рус­ским при­стра­стие, в дру­гих – модель, а в тре­тьих и вовсе «дале­ко­ва­тым» соот­но­ше­ния. «Сек­ре­та» это­го сло­ва мы по-преж­не­му не узна­ём. Как не полу­ча­ем и отве­та на глав­ный вопрос, чем моти­ви­ро­ва­на самая воз­мож­ность таких «кон­тек­сту­аль­ных соот­вет­ствий» – кро­ме неиз­беж­ной ссыл­ки на «широ­кую семан­ти­ку» pattern’a.

Меж­ду тем, отве­тить на него не так уж слож­но, если пре­одо­леть зако­ре­не­лую при­выч­ку к опи­са­нию «зна­че­ний», а не кон­цеп­тов. При­выч­ку, впро­чем, очень труд­но изжи­ва­е­мую, даже теми, кого, подоб­но авто­ру «Неси­сте­ма­ти­че­ско­го сло­ва­ря», опыт и инту­и­ция вплот­ную к это­му под­во­дят. Не при­во­дя здесь кон­цеп­ту­аль­но­го ана­ли­за это­го сло­ва, огра­ни­чусь лишь самым суще­ствен­ным в фор­му­ле его кон­цеп­та. Это  идея регу­ляр­ной вос­про­из­во­ди­мо­сти чего-либо, будь то эле­мен­ты орна­мен­та, како­го-либо дей­ствия, поло­же­ния дел и т.п. Это вос­при­ни­ма­ет­ся как некая модель. Мето­ни­ми­че­ски в этом заклю­че­на и идея образ­ца: того, что вос­про­из­во­дит­ся, повто­ря­ет­ся. Разу­ме­ет­ся, эти аспек­ты обна­ру­жи­ва­ют­ся в бес­чис­лен­ных ситу­а­ци­ях, кото­рые могут совер­шен­но не сход­ство­вать меж­ду собой, и соот­вет­ству­ю­щие упо­треб­ле­ния могут потре­бо­вать самых непред­ска­зу­е­мых вари­ан­тов пере­во­да. Или, как гово­рит и сам П. Палаж­чен­ко, «воз­мож­ны вари­ан­ты, ино­гда самые неожи­дан­ные». Напри­мер, пере­вод его пер­во­го при­ме­ра drinking pattern как «при­стра­стие к алко­го­лю» – «экви­ва­лент», кото­ро­го не преду­смат­ри­ва­ет ни один сло­варь, но ока­зы­ва­ю­щий­ся воз­мож­ным пото­му, что в его семан­ти­ке заклю­чен аспект повто­ря­е­мо­сти. Опи­сы­ва­ет­ся одна из ситу­а­ций, «охва­ты­ва­е­мых» иде­ей регу­ляр­ной вос­про­из­во­ди­мо­сти. Разу­ме­ет­ся, мож­но было бы пред­ло­жить и дру­гие пере­во­ды, напри­мер, пагуб­ная при­выч­ка или зло­упо­треб­ле­ние алко­го­лем – оба, как мне пред­став­ля­ет­ся, несколь­ко точ­нее в силу сво­ей более фор­маль­ной сти­ли­сти­ки. Сло­во pattern, назы­вая регу­ляр­ное повто­ре­ние чего-либо по той или иной моде­ли или саму эту модель (вос­про­из­во­ди­мый обра­зец), при­да­ет выра­же­нию с этим суще­стви­тель­ным неко­то­рую книж­ность, нала­гая на пере­вод соот­вет­ству­ю­щие праг­ма­ти­че­ские огра­ни­че­ния. В при­ме­ре П. Палаж­чен­ко субъ­ект объ­ек­ти­ви­ру­ет ситу­а­цию, гово­ря о себе как бы со сто­ро­ны, в плане кон­ста­та­ции: нечто в сти­ле «ано­ним­ных алко­го­ли­ков», безоценочно.

Подроб­ный ана­лиз швед­ско­го сло­ва-близ­не­ца, суще­стви­тель­но­го mönster, инте­ре­су­ю­щий­ся чита­тель най­дет в моей уже упо­ми­нав­шей­ся кни­ге «Пере­во­ди не сло­ва, а смысл» (с. 48–51).

В заклю­че­ние вер­нусь еще раз к гла­го­лу to address. Рань­ше я ска­зал, что не толь­ко его раз­лич­ные смыс­ло­вые реа­ли­за­ции, но и его грам­ма­ти­че­ские осо­бен­но­сти кон­цеп­ту­аль­но моти­ви­ро­ва­ны. Сло­варь, пре­тен­ду­ю­щий на внят­ную экс­пли­ка­цию лек­си­че­ских кон­цеп­тов, дол­жен это пока­зать. Попы­та­юсь, хотя кон­цепт ’to address’ очень и очень непрост и даже «хитер и кова­рен», а этот гла­гол «зна­чит» не совсем то или совсем не то, что носи­те­лю рус­ско­го язы­ка кажет­ся без­услов­ным и лежа­щим на поверх­но­сти. Сколь­ко-нибудь пол­ный ана­лиз это­го, на пер­вый взгляд тако­го про­сто­го, кон­цеп­та занял бы мно­го стра­ниц, поэто­му здесь оста­нов­люсь лишь на самом главном.

Было бы невер­но утвер­ждать, что гла­гол to address может быть и пере­ход­ным и непе­ре­ход­ным, и воз­врат­ным и невоз­врат­ным. Таким он может казать­ся рус­ско­му язы­ко­во­му созна­нию «в обрат­ной про­ек­ции», то есть в силу интер­фе­рен­ции. В дей­стви­тель­но­сти же в совре­мен­ном англий­ском он упо­треб­ля­ет­ся толь­ко с пря­мым допол­не­ни­ем, но порож­да­е­мые в выска­зы­ва­ни­ях с ним смыс­лы могут вос­про­из­во­дить­ся по-рус­ски как кон­струк­ци­ей с пере­ход­ным гла­го­лом  (типа адре­со­вать что кому/куда), так и гла­го­ла­ми с пред­лож­ным допол­не­ни­ем (типа обра­тить­ся к кому; взять­ся за что). Кáк кон­крет­но, зави­сит, глав­ным обра­зом, от при­ро­ды того, чтó имен­но адре­су­ет­ся или, дру­ги­ми сло­ва­ми, чтó под­ле­жит «отправ­ле­нию». И тут мы под­хо­дим к тому, что состав­ля­ет «инди­ви­ду­аль­ность» кон­цеп­та ’TO ADDRESS’:

Гла­гол to address нико­гда не обо­зна­ча­ет «отправ­ле­ние» чего бы то ни было в соб­ствен­ном смыс­ле, а обо­зна­ча­ет имен­но адре­са­цию, то есть такие дей­ствия, кото­рые обес­пе­чи­ли бы «достав­ку по адре­су». В три­ви­аль­ном слу­чае это про­сто-напро­сто ука­за­ние адре­са полу­ча­те­ля како­го-либо поч­то­во­го отправ­ле­ния: пись­ма, посыл­ки. Этот тип упо­треб­ле­ний весь­ма узок, но замет­но рас­ши­ря­ет­ся за счет регу­ляр­но­го мето­ни­ми­че­ско­го пере­но­са вида «содер­жа­ние вме­сто носи­те­ля содер­жа­ния», напри­мер, to address one’s poem / book / application to, то есть ’посвя­щая сти­хо­тво­ре­ние / пред­на­зна­чая (адре­суя) свою кни­гу / направ­ляя свое заяв­ле­ние кому-либо’. Все эти «посла­ния» тоже име­ют мате­ри­аль­ную фор­му, но речь идет не об отправ­ке сти­хо­тво­ре­ния или кни­ги, а о том, что их содер­жа­ние обра­ще­но к опре­де­лен­но­му адре­са­ту, «направ­ля­ет­ся» на него. Нако­нец, сле­ду­ю­щая сту­пень абстра­ги­ро­ва­ния от пер­во­на­чаль­но­го пря­мо­го зна­че­ния – это выра­же­ния вида to addresss a question / a request / one’s thanks и даже invectives to someone, в кото­рых то, что адре­су­ет­ся, назван­ное пря­мым допол­не­ни­ем, обо­зна­ча­ет непред­мет­ное посла­ние – уст­ное сообщение.

Во всех вари­ан­тах это­го типа упо­треб­ле­ний адре­су­ет­ся нечто отдель­ное от отпра­ви­те­ля. Во вто­ром и наи­бо­лее про­дук­тив­ном типе упо­треб­ле­ний отпра­ви­тель адре­су­ет, так ска­зать, само­го себя, направ­ля­ет то, что неот­де­ли­мо от него само­го, инге­рент­но ему, на неко­то­рый объ­ект: это может быть фати­че­ский рече­вой акт с целью уста­нов­ле­ния кон­так­та с адре­са­том речи или акт направ­ле­ния («адре­са­ции»)  вни­ма­ния, уси­лий на какую-либо про­бле­му, под­ле­жа­щую реше­нию. Речь идет об упо­треб­ле­ни­ях вида to address the audience / assembly  / class; to address someone (напр., the judge; the Pope, т.е. обра­тить­ся по уста­нов­лен­ной фор­ме); to address the important issue / a problem of / the challenge / the opponent’s arguments / the needs of elderly и т.п. В этом типе упо­треб­ле­ний, когда адре­су­ет­ся нечто внут­ренне при­су­щее само­му субъ­ек­ту, исхо­дя­щее из него само­го – он обра­ща­ет свою речь, свое дея­тель­ное вни­ма­ние, свои уси­лия на объ­ект, так ска­зать, направ­ля­ет само­го себя – акту­а­ли­зу­ет­ся воз­врат­ность. Пря­мое допол­не­ние здесь обо­зна­ча­ет не то, что адре­су­ет­ся, а соб­ствен­но адрес, то, к чему адре­су­ют­ся, тогда как адре­су­е­мая «часть» само­го субъ­ек­та в них фор­маль­но не обо­зна­че­на. Это абсо­лю­тив­ные упо­треб­ле­ния. То, что в нор­ме обо­зна­ча­ет­ся пря­мым допол­не­ни­ем, здесь фор­маль­но не выра­же­но: аргу­мен­ты гла­го­ла to address – здесь: ’свое обра­ще­ние’, ’свое вни­ма­ние’ со зна­че­ни­ем воз­врат­но­сти – как бы уже зало­же­ны в струк­ту­ре опи­сы­ва­е­мой ситу­а­ции, сами собой разу­ме­ют­ся, посколь­ку неот­де­ли­мы от субъ­ек­та. Рус­ский когнат адре­со­вать по необ­хо­ди­мо­сти дол­жен быть заме­нен в таких кон­текстах воз­врат­ным гла­го­лом адре­со­вать­ся (к), обра­тить­ся (к, с) либо «близ­ким по смыс­лу» гла­го­лом, напри­мер, напра­вить, обра­тить, кото­рый в соче­та­нии с допол­не­ни­ем вида вни­ма­ние, уси­лие (обо­зна­ча­ю­щим интен­цию субъ­ек­та) не тре­бу­ет выра­же­ния воз­врат­но­сти в явном виде. Этим и объ­яс­ня­ет­ся, поче­му такие кон­струк­ции с англий­ским to address пред­став­ля­ют­ся рус­ско­му язы­ко­во­му созна­нию непро­зрач­ны­ми  или неесте­ствен­ны­ми: этот гла­гол не име­ет кон­цеп­ту­аль­но тож­де­ствен­но­го рус­ско­го соответствия.

Поми­мо этих двух, цен­траль­ных типов упо­треб­ле­ния гла­го­ла to address, есть еще один «тех­ни­че­ский». Это выра­же­ние to address the ship, упо­треб­ля­е­мое в тор­го­вом судо­ход­стве, и to address a ball в голь­фе. Вот здесь име­ет смысл еще раз ука­зать, что гла­гол to address нико­гда не обо­зна­ча­ет «отправ­ле­ние» в соб­ствен­ном смыс­ле. Не учи­ты­вая это тон­кое отгра­ни­че­ние, было бы невоз­мож­но объ­яс­нить эти выра­же­ния. Они вовсе не зна­чат «отпра­вить суд­но» или «послать мяч» – пер­вое, что может прий­ти в голо­ву пере­вод­чи­ку, если он заве­до­мо не зна­ком с эти­ми тер­ми­но­ло­ги­че­ски­ми упо­треб­ле­ни­я­ми. Пер­вое зна­чит не «отпра­вить суд­но», а пред­на­зна­чить груз для достав­ки по назна­че­нию, пору­чив это аген­ту, бро­ке­ру. Вто­рое же зна­чит не «послать мяч в нуж­ную точ­ку», а, так ска­зать, ’адре­со­вать­ся к мячу’ – занять пози­цию по отно­ше­нию к нему, уста­но­вив клюш­ку так, что­бы его мож­но было послать «по адресу».

Эти упо­треб­ле­ния с осо­бой ясно­стью пока­зы­ва­ют, что гла­гол to address ниче­го не отправ­ля­ет, а опо­сре­ду­ет отправ­ле­ние чего-либо в акте адре­са­ции. Кото­рый, как мы виде­ли, может быть раз­лич­ной при­ро­ды. Из это­го опо­сре­до­ва­ния выте­ка­ет и ощу­ще­ние фор­маль­но­сти, офи­ци­аль­но-дело­во­го оттен­ка в упо­треб­ле­нии гла­го­ла to address. Ина­че гово­ря, не толь­ко упо­треб­ле­ния его в раз­лич­ных зна­че­ни­ях и его грам­ма­ти­че­ская «подвиж­ность» кон­цеп­ту­аль­но моти­ви­ро­ва­ны, но и его сти­ли­сти­че­ские ограничения.

И послед­нее. Вто­рой тип упо­треб­ле­ния гла­го­ла to address может реа­ли­зо­вать­ся и в кон­струк­ции с выра­жен­ной воз­врат­но­стью вида to address oneself to someone или something. Напри­мер, to address oneself to the leader of the group, to address oneself to the problem of traffic jams in the city. Эта кон­струк­ция отли­ча­ет­ся от кон­струк­ции с пря­мым допол­не­ни­ем, обо­зна­ча­ю­щим адре­са­та (а не само­го субъ­ек­та, как в этих выра­же­ни­ях). В самом деле, to address the leader озна­ча­ет ’обра­тить­ся к лиде­ру’, тогда как to address oneself to the leader – ’обра­тить­ся изби­ра­тель­но к лиде­ру, а не ко всем, кто при этом при­сут­ству­ет’. To address the problem зна­чит ’начать зани­мать­ся (занять­ся) дан­ной про­бле­мой, обра­тить вни­ма­ние на про­бле­му’, а to address oneself to the problem – ско­рее под­чер­ки­ва­ет дея­тель­ное пози­ци­о­ни­ро­ва­ние субъ­ек­та по отно­ше­нию к дан­ной про­бле­ме. Отли­чие состо­ит, по-види­мо­му, в том, что в пер­вых чле­нах этих пар отно­ше­ние адре­са­ции уста­нав­ли­ва­ет­ся как «рав­но­по­люс­ное», тогда как во вто­рых роль и интен­ция адре­сан­та ока­зы­ва­ет­ся в фоку­се вни­ма­ния. Но это пока еще толь­ко гипотеза.

___________________________

1)  Eugene Rivelis. Svensk-rysk samhällsordbok. JURIDIK, FÖRVALTNING, EKONOMI, CIVILSAMHÄLLE, MEDIA. Stockholm: Interword, 2017. [Швед­ско-рус­ский сло­варь-спра­воч­ник. Пра­во, адми­ни­стра­ция, эко­но­ми­ка, граж­дан­ское обще­ство, медиа.]

2)  Так я назвал свою пред­по­след­нюю кни­гу (послед­няя, «Этю­ды о пере­во­де», еще не вышла, но долж­на вско­ре появить­ся), про­ци­ти­ро­вав почти дослов­но П. Палаж­чен­ко, сам того не ведая и еще ниче­го не зная о его «Неси­сте­ма­ти­че­ском сло­ва­ре». У него ска­за­но: «[М]ы пере­во­дим не сло­ва, а смыс­лы и их соче­та­ния.» . Впро­чем, это идет еще от св. Иеро­ни­ма, пере­вод­чи­ка Биб­лии, и все дело в том, как пони­мать «смысл» и как до него добираться.

3)  По изда­нию «Палаж­чен­ко П.Р. Мой неси­сте­ма­ти­че­ский сло­варь. Рус­ско-англий­ский, англо-рус­ский. М.: Р.Валент, 2005».

4)  https://www.ciol.org.uk.

5) Так, в рус­ско-англий­ской части кни­ги о сло­вах общать­ся, обще­ние ска­за­но, что они «[и]з тех рус­ских слов, неуло­ви­мый смысл кото­рых дале­ко не равен их сло­вар­но­му зна­че­нию и кото­рые нель­зя «пере­во­дить» в при­выч­ном пони­ма­нии это­го сло­ва, т.е. невоз­мож­но отве­тить на вопрос «Как это по-англий­ски?». В ста­тье тех­но­ло­гич­ность: «Но если в сло­ве тех­но­ло­ги­че­ский мы име­ем дело с рас­тя­жи­мо­стью поня­тия, то в сло­вах тех­но­ло­гич­ный и тех­но­ло­гич­ность — с его неуло­ви­мо­стью.» О сло­ве pattern в англо-рус­ской части и вовсе с оттен­ком фруст­ра­ции: «Это одно из тех слов, с кото­ры­ми мы муча­ем­ся всю жизнь, — они посто­ян­но ста­вят нас в труд­ное поло­же­ние и при­хо­дит­ся искать более или менее при­лич­ный выход из него.»

6) Вне ситу­а­тив­но­го кон­тек­ста этой фра­зы, о кото­ром в этой ста­тье ниче­го не сооб­ща­ет­ся, я бы пред­ло­жил более «дефен­сив­ный»  вари­ант: «Вопро­сы о сво­ем боль­шом состо­я­нии он при­ни­мал с неко­то­рым оттор­же­ни­ем’. Кста­ти, wealth – это, конеч­но, не про­сто ’состо­я­ние’, а ’богат­ство, круп­ное состо­я­ние’ – еще при­мер суще­ствен­ной праг­ма­ти­че­ской состав­ля­ю­щей смыс­ла, не отме­ча­е­мой сло­ва­рем в явном виде, а пре­по­ру­ча­е­мой чув­ству язы­ка пользователя.

7) Они состав­ля­ют осно­ву мето­да. Не оста­нав­ли­ва­ясь на них здесь (это осо­бая и очень боль­шая тема), отме­чу толь­ко, что речь идет об ана­ли­зе соче­та­е­мо­сти и огра­ни­че­ний на соче­та­е­мость, раз­ли­че­нии «сино­ни­мов» в так назы­ва­е­мых мини­маль­ных парах выска­зы­ва­ний, ана­ли­зе фор­маль­но сход­ных выра­же­ний (тех же «лож­ных дру­зей», паро­ни­мов), ана­ли­зе «непра­виль­ных» упо­треб­ле­ний (т.н. «отри­ца­тель­но­го язы­ко­во­го мате­ри­а­ла»), поз­во­ля­ю­щем нащу­пать гра­ни­цы кон­цеп­та, пере­во­де, обра­ще­нии к эти­мо­ло­гии и неко­то­рых дру­гих, сугу­бо когни­тив­ных, инстру­мен­тах, напри­мер, ана­ли­зе в тер­ми­нах дина­ми­ки сил. Инте­ре­су­ю­щих­ся эти­ми вопро­са­ми отсы­лаю к моей моно­гра­фии «Как воз­мо­жен дву­языч­ный сло­варь» (Сток­гольм, 2007) и, в более попу­ляр­ном изло­же­нии, «Пере­во­ди не сло­ва, а смысл. Мастер-класс по пись­мен­но­му пере­во­ду неху­до­же­ствен­но­го тек­ста (на мате­ри­а­ле швед­ско­го язы­ка). М., Сток­гольм 2020).

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *