ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОД СО ШВЕДСКОГО:
АСТРИД ЛИНДГРЕН, ЛУНГИНА, БРАУДЕ И СОВЕТСКАЯ ШКОЛА ПЕРЕВОДА
В первой статье этого «диптиха» я писал, что нахожу переводы книг Астрид Линдгрен на русский язык оставляющими желать лучшего. А поводом для этого послужили посты в моей ленте на фейсбуке, авторы которых выражали некоторое недоумение в отношении цитированных ими фрагментов из переводов Л. Брауде и Л. Лунгиной.
Это побудило меня к сравнению их с оригиналом, чего мне прежде делать не случалось. Что, в свою очередь, привело меня в замешательство: плотность неточностей и ошибок у этих переводчиц никак не вязалась с их элитным статусом. Желая убедиться в том, что это мое первое впечатление основательно, а главное, понять, в чем причины феномена превращения переводчиков в «культурных героев», несмотря на далеко не совершенное качество их работ, я подверг одну из главок перевода Л. Брауде подробному разбору в предыдущей статье и попытался объяснить этот феномен. Из этих соображений это и писалось, а вовсе не для того, чтобы ее дезавуировать – критики в ее адрес и без того довольно. Впрочем, не избежала ее и Л. Лунгина, хотя и в менее острой форме. О ее переводе заключительной главки из книги ”Pippi Långstrump i Söderhavet” [букв. «Пиппи Лонгструмп в Южных морях»], отчасти в сравнении с переводом этого же текста Л. Брауде, и пойдет речь в этой части статьи. Она является ответом на второй из упомянутых раньше постов из моего фейсбука.Фокус не удался
Это был пост от Екатерины Чевкиной, известной переводчицы шведской художественной литературы. Работая над каким-то переводом, в котором ей встретилась цитата из главки ”Pippi Långstrump vill inte bli stor” 1)
Fina lilla krumelur,
jag vill inte bliva stur.
она не смогла воспользоваться ни одним из существующих переводов: «Я пилюльку проглочу, старой стать я не хочу» (Л. Лунгина), «Славная милая крумеляка, Не хочу я стать взрослякой» (Л. Брауде). Первое неверно по существу. Второе – это, что называется, nice try, отважная попытка, но мимо. Да, это ближе по смыслу: Пеппи, а с ней и ее друзья Томми и Анника, не хотят становиться – нет, не «старыми», как вышло у Л. Лунгиной, а такими, как вечно озабоченные и не умеющие играть взрослые. Отсюда и это пренебрежительное взросляка. 
Это также похвальная попытка выстроить нечто в жанре заклинания, произносимого при приеме магических крумеляк от «взрослости», с элементами детского нонсенса. Беда, однако, в том, что результат вызывает отторжение своей нарочитостью и просодической глухотой.
Таким образом, оба эти перевода неприемлемы. Но перевод Л. Брауде отвечает по крайней мере одному необходимому условию: требованию связности текста. Так как Пеппи сказала stur вместо stor, Томми ее поправляет: ”Stor, menar du väl”, sa Tommy. В ответ на что Пеппи выстраивает целую казуистику, объясняя, почему надо говорить именно stur. У Л. Брауде логика связи между неправильностью в словах Пеппи и последующим текстом худо ли бедно сохраняется: – Ты, верно, имеешь в виду «взрослой», – сказал Томми. Оговорка «»худо ли бедно» здесь потому, что по сюжету важно, что если скажешь stor вместо stur, то начнешь неудержимо расти и вытянешься сначала как жираф, а потом еще больше. Словечко взросляка не позволяет развить этот компонент смысла, вокруг которого строится дальнейшее повествование. У Л. Лунгиной же не только смысловая ошибка, но и вынужденный отказ от передачи игры слов: – Ты, наверное, хочешь сказать не «старой», а «стать большой», – поправил ее Томми. Иначе говоря, Томми вдруг поправляет не речевую погрешность, а смысловую ошибку 2), занимаясь, так сказать, различением семантики прилагательных старый и большой. Что, разумеется, совершенно неуместно в его устах – что это за ребенок с логикой классной дамы! – и никак не соотносится с тем, как его «поправку» парирует Пеппи.
Можно ли перевести заклинание на другой язык?
Cохранение в переводе каким-либо способом пеппиной речевой неправильности обязательно. Без этого продолжение текста повисает без всякого смысла, поскольку содержит развернутое сюжетно значимое объяснение, почему это не ошибка: в ней тайный смысл.
По-видимому, в переводе, содержащем цитату из Пеппи, о котором упомянула в своем посте Е. Чевкина, ей важно не утратить этот сюжетообразующий смысл, который, по ее словам, Пеппи объясняет Томми и Аннике. Но если внимательно вчитаться в текст оригинала, то окажется, что объяснения в собственном смысле слова в сочиненной Пеппи истории про мальчика, который вырос за пределы досягаемости из-за того, что неправильно произнес заклинание, нет. Есть только «так надо», вот и все объяснение. Между тем это интереснейший аспект повести. Здесь Астрид Линдгрен устами Пеппи наглядно разъясняет механизм заклинания. Если сказать правильное, а не исковерканное stor – а это шведское слово, так же как и русское большой, может значить и ’большой´, и ’взрослый’, – то начнешь безостановочно расти (а взрослым не станешь). Потому что заклинание нужно произносить правильно 3), иначе будет совсем другой эффект, катастрофический. Почему? Потому что истинное желание должно быть таинственно зашифровано и понятно только той волшебной силе, к которой обращено заклинание. В противном случае его «перехватит» другая, враждебная сила, и сделает все наоборот. Надо полагать, что дети это понимают лучше, чем иные переводчики. И конечно же это не «диалектная неправильность» в речи Пеппи, как поначалу предположила Е. Чевкина, и не «ошибка» – с чего бы это Пеппи ошиблась, произнося такое обиходное слово? – а преднамеренная игра со словом. Разделим эту честь между Пеппи и Астрид. Объяснение Пеппи фантастическое, но сквозь него просвечивает истинный смысл «приема» от автора.
Но как же быть переводчику? Как сохранить эту «неправильность», а с ней и связность и смысл текста? Может быть, это случай абсолютной непереводимости? Нет, конечно: не без потерь, но можно.
Нам нужна пара слов, которые бы паронимически перекликались, создавая некую каламбурность, и из которых то, что употреблено в стишке, имело бы оба названных значения, ’большой’ и ’взрослый’, то есть обозначало одновременно и рост и взрослость, и было бы «неправильным». Такой пары в русском языке нет, на что Е. Чевкина сама и же посетовала в теме. Но она же и предложила приемлемое, как мне кажется, решение:
Я таблеточку приму
Возрослеть мне ни к чему.
Возрослеть и «неправильно», и заигрывает с обоими этими смыслами, и вполне в стиле Пеппи. Последнее в особенности в сочетании с ни к чему, что значительно лучше, чем не хочу у Л. Лунгиной и Л. Брауде. Это звучит не как капризное упрямство, а как эдакий легкий пофигизм, «мне это на фиг не нужно»: в этом духе Пеппи, собственно, и выражается несколькими репликами ранее.
На это Томми мог бы заметить: – Ты, верно, хотела сказать «взрослеть», поправляя и сводя все к однозначности. И тогда история Пеппи «встала бы на свое место» в повествовании.
Этот вариант, как уже сказано, приемлем, хотя и не верх совершенства. Каковое в данном случае, по-видимому, вообще недостижимо. В нем отсутствует обращение к волшебной пилюле, а это приглушает жанровый характер заклинания. Будет, пожалуй, уместным и еще одно замечание: уменьшительная форма таблеточку ощущается как несколько искусственно вставленная сюда ради метра. К тому же это все-таки не таблетка, а «пилюля». Но и пилюлечку не лучше: та же искусственность, да еще и неудобопроизносимость. Может быть стоит для первой строки воспользоваться предложением в одном из комментариев к посту: Я пилюльку приниму, заодно компенсируя krumelur оригинала путем замены нонсенса нонсенсом?
Они сделали все что могли, пусть кто может сделает лучше
Покажу теперь на нескольких примерах из перевода этой же главы, хотя и не так подробно, как я это делал в первой части, что и у такой звездной переводчицы как Л. Лунгина наблюдается куда более высокая концентрация неточностей и ошибок, чем это «положено по норме» или чем это кажется «невооруженному глазу» рядового читателя. Попутно сравнивая кое-где два перевода (сколько-нибудь полное сравнение я себе задачей на ставил).
Och de satt länge, länge på sängkanten hos dem och hörde på barnens berättelser om allt det märkvärdiga som de varit med om på Kurrekurreduttön.
– рассказы детей об удивительных приключениях на острове Веселии – Перевод названия острова заслуживает внимания, уже и потому, что оно стоит в заглавии книги, задавая, так сказать, режим, или тональность, восприятия. В этом именовании ощущается нечто сюсюкающее. Не исключено, однако, что оно предложено редактором «советской школы перевода». В оригинале этот остров называется Kurrekurreön – говорящее название, создающее представление скорее не о веселье, а о чем–то необычном, экзотическом и забавном. Kurre, здесь удвоенное и тем усиленное, значит как раз ’забавный тип, эксцентрическая фигура’ и т.п. Л. Брауде просто-напросто транскрибировала название, остров Куррекурредут, желая, вероятно, таким образом эту самую необыкновенность и забавность навеять на юных читателей. Это, однако, чисто формальное и труднопроизносимое решение, которое в своем следовании букве оригинала оказывается слишком абстрактным – по-русски оно лишено внутренней формы, а по звучанию вызывает непричемные куриные ассоциации. Любопытно, что перевод названия этого острова оказался головоломкой не только для этих переводчиц. Известная украинская переводчица Ольга Сенюк назвала его острів Химерія, По-украински химерність значит ’фантастичность, странность, причудливость’, и это «далековатое» на первый взгляд решение, возможно, точнее, чем те, что предложены переводчицами на русский. Вариант, который я сам рассматриваю, когда это пишу: остров Закомура, слово примерно с тем же значением, что kurre. Оно тоже забавно, выглядит как детский нонсенс (хотя таковым не является и, кстати, есть еще у Даля), звучит экзотически, легко произносится, и от него легко образовать названия проживающего там народа и их языка.
Det kändes så ovant att komma tillbaka som det alltid gör när man har varit ute och rest, och det skulle ha varit en väldig hjälp om det bara hade varit julafton när de kom hem.
– им было бы значительно легче войти в прежнюю колею – Стилистический диссонанс, когда речь идет о детях. По-шведски сказано коротко и просто: att komma tillbaka. По-русски без дополнения (к чему вернулись?) не обойтись, но можно было подыскать не такой книжный фразеологизм, например, вернуться в привычную жизнь / в свой мир (?). Ведь в оригинале это как бы внутренняя речь самих детей.
Det gjorde också lite ont i Tommy och Annika när de tänkte på Pippi. Nu låg hon förstås där inne i Villa Villekulla med fötterna på huvudkudden och ingen var hos henne och stoppade om henne.
[…]Men dagen därpå ville deras mamma inte släppa i väg dem, för hon hade ju inte sett dem på så lång tid, och förresten skulle deras mormor komma och äta middag och önska barnen välkomna hem. Tommy och Annika undrade oroligt vad Pippi kunde ha för sig hela dan, och när det började mörkna på kvällen kunde de inte stå ut längre.
”Snälla mamma, vi måste gå och hälsa på Pippi”, sa Tommy.
– как она спит в своей нетопленой вилле – Это такой сентиментальный акцент, добавленный переводчицей. В оригинале его нет, и если что-то Астрид Линдгрен не свойственно, так это как раз сентиментальность. Далее в том же абзаце и в том же стиле: мама не захотела с ними расставаться ни на минуту, тогда как в оригинале сказано просто и без нажима: mamma ville inte släppa i väg dem «мама не хотела их отпускать». Таких «улучшений» оригинала у Л. Лунгиной много по всему тексту, пожалуй, даже слишком много, и больше я на них останавливаться не буду.
– Милая мама, мы должны … – Читатель помнит, надеюсь, мое замечание по поводу перевода прилагательного snäll в обращениях. В них оно значит ’ну пожалуйста’. Трудно представить себе русского ребенка, обращающегося к матери не Мам, ну пожалуйста, а Милая мама.
När de kom till Villa Villekullas trädgårdsgrind stannade de och bara tittade. Det såg ut precis som ett julkort. Hela villan låg där så mjukt inbäddad i snö, och det lyste glatt i alla fönster. På verandan brann en fackla som kastade sitt ljus långt ut över det vita snötäcket utanför. En väg var ordentligt uppskottad fram till verandan, så Tommy och Annika behövde inte plumsa i några drivor.
Just när de stampade av sig snön på verandan öppnades dörren och där stod Pippi.
”God jul i härvarande stuga”, sa hon. Så föste hon in dem i köket. Och där, där stod minsann en julgran! Ljusen var tända, och sjutton tomtebloss brann så det sprakade och spred ett hemtrevligt os omkring sig. På bordet stod uppdukat julgröt och skinka och korv och all möjlig julmat, ja, till och med pepparkaksgubbar och klenäter. I spisen flammade elden, och vid vedlåren stod hästen och skrapade belevat med foten. Herr Nilsson skuttade fram och tillbaka i granen mellan tomteblossen.
– с изумлением стали оглядываться по сторонам – Ничего подобного, дети просто застыли в изумлении. У Л. Брауде здесь куда лучше: смотрели во все глаза. Дальше хуже: на террасе горела большая свеча. Нет, fackla это не свеча, мало пригодная для наружного освещения, а традиционный рождественский факельный фонарь. Здесь же: на елке горело семнадцать свечей . Да нет же, tomtebloss это опять-таки не свеча, а искрящийся бенгальский огонь. А у Л. Брауде и вовсе чудеса: светильники в виде домовых! Ну, и г‑н Нильсон, обезьянка, прыгает с ветки на ветку, не задевая свечей, когда он просто-напросто прыгает между огнями. – Счастливого Рождества! вряд ли говорят, встречая гостей. Пеппи говорит что-то вроде С Рождеством вас в моем скромном жилище!
Этому отрывку вообще досталось по полной. Далее у Л. Лунгиной на тарелках лежали красиво нарезанная ветчина, колбаса и другие вкусные вещи и много-много пряников. Помимо того, что ничего красиво нарезанного в оригинале нет, на тарелках лежит не колбаса, а традиционные для рождественского стола отварные или обжаренные колбаски, и не пряники, а имбирное печенье в виде человечков, и все-таки не другие вкусные вещи «вообще» а, как более или менее верно переводит Л. Брауде, всевозможные рождественские яства. Но венец всему – это лошадь в чулане. А ну-ка представьте себе такое! У Линдгрен сказано: vid vedlåren и это значит: около дровяного ларя, и в переводе Л. Брауде так и написано. Я это говорю не к тому, чтобы отдать предпочтение одному переводу перед другим, – ошибок и неточностей хватает в них обоих, – а с такой непрошеной мыслью: а что если из двух не самых, мягко говоря, совершенных переводов сделать один хороший!
”Det är meningen att han ska vara julängel”, sa Pippi bistert, ”men det är lögn att han vill sitta still.”
– Пеппи говорит про непоседливую обезьянку, не желающую увенчивать елку, изображая рождественского ангела (у советских детей на этом месте была звезда, но в 1968 году, когда вышел перевод Л. Лунгиной, религиозные мотивы, как видно, не изгонялись: либеральное время еще не совсем закончилось), … men det är lögn att han vill sitta still. Этот оборот – характеристический штрих к речевому портрету Пеппи, постоянно перемежающей разговорные и жаргонные выражения с книжными (ср., например, с цитированной выше фразой God jul i härvarande stuga). Эту особенность следовало бы передать. Но и смысл тоже. Буквально сказано: «неправда (или даже вранье), что он готов посидеть спокойно». На мой взгляд ни один из переводов не передает ни точного смысла, ни интонационного хода этой фразы. У Л. Лунгиной Но он не желает сидеть спокойно, тогда как скорее наоборот: «он обещал посидеть спокойно, но соврал». У Л. Брауде … да вряд ли он станет сидеть тихо и спокойно, что тоже не соответствует смыслу оригинала. Там же сказано: Det är meningen att han ska vara julängel, то есть «задумано» или «решено», что … и т.д., а он «нарушил договор».
”Jamen, Pippi, det är ju inte alls jul nu”, sa Tommy.
”Jodå”, sa Pippi. ”Villa Villekullas almanacka går efter en hel del. Jag måste lämna in den till en almanacksmakare och få den ruckad, så det blir sprutt på den igen.”
– Ну и что, — отозвалась Пеппи, — просто моя вилла немного отстала, как старые часы. Придётся отнести её в часовую мастерскую, чтобы заменили пружину, а то она ещё больше отстанет. – Во-первых, не Ну и что, а А вот и нет! Во-вторых, получился объяснительный пересказ содержания, вместо веселой пеппиной словесной игры. У Л. Брауде это место переведено заметно лучше: – Нет, Рождество! Календарь Виллы Вверхтормашками немножко запаздывает. Надо будет отнести его к календарщику и починить. Хотя придуманное ею название виллы не кажется мне удачным, а включение полного «официального названия» Вилла Вверхтормашками в диалог непомерно его утяжеляет. Л. Лунгина и вовсе избегает употреблять название виллы почти повсюду в своем переводе, но это не решение, а уклонение от решения. Так как это название неизменно связывается с беспорядком, там, на этой вилле, все не как у людей, то почему бы не назвать ее по-русски просто вилла Тормашки – такой же нонсенс, как Villekulla, но с вполне прозрачной внутренней формой и, что важно, с возможностью опускать квалификацию «вилла», когда этого требует стилистика. Получилось бы намного удобочитаемей: Календарь в Тормашках поотстал … и т.д.
… så att det blir sprutt på den igen опустили обе переводчицы. Буквально «чтобы он опять набрал скорости / прибавил ходу». Чем мотивирован этот пропуск и заменен выдумкой про пружину у одной, и заменой на починить у другой, я сказать не берусь.
I vedlåren hittade Tommy ett stort paket som det stod ”TOMMY ” på. Det var en fin färglåda i det.
… прекрасная коробка с красками … Оставляю это без комментария. И опять в чулане, хотя vedlår это не чулан, а ларь. У Л. Брауде не лучше, там корень крас повторен трижды в близкостоящих словах.
– Далее начинается, развивается и продолжается до самого конца главы тема «мы не хотим становиться взрослыми». О логике ее развития я уже достаточно сказал раньше и здесь не повторяюсь. Ни Л. Лунгина, ни Л. Брауде не смогли обеспечить смысловую и поддержанную словесной игрой связность этой части главы. Помимо этого в переводе 
этой части тоже есть «огрехи». Например, Л. Лунгина пишет, что тетя должна была кричать в микрофон, чтобы докричаться до непомерно выросшего мальчика (в ее переводе повсюду почему-то «девочка»), голова которого ушла за облака, хотя это очевидная нелепость, и в оригинале черным по белому сказано: в мегафон. Перед тем, как проглотить волшебные пилюльки, дети думают, что теперь им никогда не придется стать старыми, что, как уже ясно из ранее сказанного, совершенно неуместно в этом сюжете: не о том речь. Кроме того, все это выражение просодически неудачно. Затем Пеппи зажгла висячую лампу. Да нет, она просто зажгла свет. Это же не номенклатурное название из каталога осветительных приборов. Кстати, taklampa совсем не обязательно «висячая».
Этого, я думаю, довольно. Вряд ли можно с достаточным основанием утверждать, что какой-то из этих переводов лучше, а какой-то хуже. Нужны куда более точные переводы, и я говорю не в защиту вульгарно понимаемого буквализма, не о переводе близко к тексту во что бы то ни стало, а в защиту буквализма доброкачественного. Такого, который с большой «дотошностью», на основе пристального прочтения и сообразуясь в каждом фрагменте с переводимым произведением в его целостности, ориентируется на максимально полное воспроизведение смысла со всеми его прагматическими составляющими 4)
Конечно, браться заново за произведение, у которого давным-давно есть канонический перевод, разошедшийся на цитаты и укоренившийся в языковом сознании не одного поколения, есть вещь самоубийственная. Я к этому никого и не призываю, а лишь к отказу от навязших в зубах переводческих дихотомий: приблизить автора к читателю vs. приблизить читателя к автору, творческий подход vs. буквализм, доместикация vs. форенизация. И проч.
___________________________
1) В переводе Л. Лунгиной книга называется «Пеппи Длинныйчулок в стране Веселии» (1968), а последняя глава в ней – «Пеппи не хочет быть взрослой». В версии Л. Брауде, стремившейся, по-видимому, к большей формальной близости к оригиналу, название главки переведено как «Пиппи Длинныйчулок не желает стать взрослой», а книга озаглавлена «Пиппи Длинный чулок на острове Куррекурредутов» (1993). Текст этой главы в оригинале и переводах см. здесь.
2) В оригинале Томми спонтанно реагирует именно на неправильность в речи Пеппи, распознавая ее по произношению: stor и stur звучат по-разному, примерно как [лук] и [люк] . Но слóва stur [стюр] в лексиконе Томми не существует, вот он и заменяет его тут же другим, часто употребляемым детьми в выражениях типа när jag blir stor ’когда я стану большим’. Любопытно отметить, что когда-то это слово в шведском языке было и означало ’missmodig, nedstämd’ (см. в историческом словаре SAOB), т.е. ’унылый, подавленный’, а это хорошо соотносится с характеристикой, которой дети в повести награждают взрослых: они не бывают веселыми. Но скорее всего это только случайная ассоциация: сомнительно, чтобы это слово было известно самой Пеппи. Но у нее есть для него другое объяснение.
3) Или, как говорил каббалист в знаменитом романе Яна Потоцкого, «с соответствующим придыханием и ударением».
4) Подробно о двух типах буквализма и о том, почему перевод близко к тексту при определенных условиях бывает желателен, читайте в моем пособии «Мастер-класс по письменному переводу нехудожественного текста (на материале шведского языка)», в особенности, в параграфе «Буквализм буквализму рознь» во введении ко второй части книги.
Очень интересный и симпатичный разбор, спасибо! Посмотрела, что значит слово « krumelur» : не пилюля, а скорее, закорючка или каракули. Почему пилюля? Из- за контекста?
Может, можно так:
Закорючечка моя,
Вырослеть не буду я?
Верно,krumelur это ‘закорючка’ и т.п. Но в этой главке Пеппи сперва говорит, что у нее есть волшебные krumelurpiller от взрослости, и затем по сюжету дети принимают эти самые пилюли.