Fina lilla krumelur,
jag vill inte bliva stur.

Я таб­ле­точ­ку при­му
Воз­рос­леть мне ни к чему.

Och de satt länge, länge på sängkanten hos dem och hörde på barnens berättelser om allt det märkvärdiga som de varit med om på Kurrekurreduttön.

– рас­ска­зы детей об уди­ви­тель­ных при­клю­че­ни­ях на ост­ро­ве Весе­лии – Пере­вод назва­ния ост­ро­ва заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния, уже и пото­му, что оно сто­ит в загла­вии кни­ги, зада­вая, так ска­зать, режим, или тональ­ность, вос­при­я­тия. В этом име­но­ва­нии ощу­ща­ет­ся нечто сюсю­ка­ю­щее. Не исклю­че­но, одна­ко, что оно пред­ло­же­но редак­то­ром «совет­ской шко­лы пере­во­да». В ори­ги­на­ле этот ост­ров назы­ва­ет­ся Kurrekurreön – гово­ря­щее назва­ние, созда­ю­щее пред­став­ле­ние ско­рее не о весе­лье, а о чем–то необыч­ном, экзо­ти­че­ском и забав­ном. Kurre, здесь удво­ен­ное и тем уси­лен­ное, зна­чит как раз ’забав­ный тип, экс­цен­три­че­ская фигу­ра’ и т.п. Л. Бра­уде про­сто-напро­сто транс­кри­би­ро­ва­ла назва­ние, ост­ров Кур­ре­кур­ре­дут, желая, веро­ят­но, таким обра­зом эту самую необык­но­вен­ность и забав­ность наве­ять на юных чита­те­лей. Это, одна­ко, чисто фор­маль­ное и труд­но­про­из­но­си­мое реше­ние, кото­рое в сво­ем сле­до­ва­нии бук­ве ори­ги­на­ла ока­зы­ва­ет­ся слиш­ком абстракт­ным – по-рус­ски оно лише­но внут­рен­ней фор­мы, а по зву­ча­нию вызы­ва­ет непри­чем­ные кури­ные ассо­ци­а­ции. Любо­пыт­но, что пере­вод назва­ния это­го ост­ро­ва ока­зал­ся голо­во­лом­кой не толь­ко для этих пере­вод­чиц. Извест­ная укра­ин­ская пере­вод­чи­ца Оль­га Сенюк назва­ла его острів Химерія, По-укра­ин­ски химер­ність зна­чит ’фан­та­стич­ность, стран­ность, при­чуд­ли­вость’, и это «дале­ко­ва­тое» на пер­вый взгляд реше­ние, воз­мож­но, точ­нее, чем те, что пред­ло­же­ны пере­вод­чи­ца­ми на рус­ский. Вари­ант, кото­рый я сам рас­смат­ри­ваю, когда это пишу: ост­ров Зако­му­ра, сло­во при­мер­но с тем же зна­че­ни­ем, что kurre. Оно тоже забав­но, выгля­дит как дет­ский нон­сенс (хотя тако­вым не явля­ет­ся и, кста­ти, есть еще у Даля), зву­чит экзо­ти­че­ски, лег­ко про­из­но­сит­ся, и от него лег­ко обра­зо­вать назва­ния про­жи­ва­ю­ще­го там наро­да и их языка.

Det kändes så ovant att komma tillbaka som det alltid gör när man har varit ute och rest, och det skulle ha varit en väldig hjälp om det bara hade varit julafton när de kom hem.

– им было бы зна­чи­тель­но лег­че вой­ти в преж­нюю колею – Сти­ли­сти­че­ский дис­со­нанс, когда речь идет о детях. По-швед­ски ска­за­но корот­ко и про­сто: att komma tillbaka. По-рус­ски без допол­не­ния (к чему вер­ну­лись?) не обой­тись, но мож­но было подыс­кать не такой книж­ный фра­зео­ло­гизм, напри­мер, вер­нуть­ся в при­выч­ную жизнь / в свой мир (?). Ведь в ори­ги­на­ле это как бы внут­рен­няя речь самих детей.

Det gjorde också lite ont i Tommy och Annika när de tänkte på Pippi. Nu låg hon förstås där inne i Villa Villekulla med fötterna på huvudkudden och ingen var hos henne och stoppade om henne.

Men dagen därpå ville deras mamma inte släppa i väg dem, för hon hade ju inte sett dem på så lång tid, och förresten skulle deras mormor komma och äta middag och önska barnen välkomna hem. Tommy och Annika undrade oroligt vad Pippi kunde ha för sig hela dan, och när det började mörkna på kvällen kunde de inte stå ut längre.

”Snälla mamma, vi måste gå och hälsa på Pippi”, sa Tommy.

– как она спит в сво­ей нетоп­ле­ной вил­ле – Это такой сен­ти­мен­таль­ный акцент, добав­лен­ный пере­вод­чи­цей. В ори­ги­на­ле его нет, и если что-то Аст­рид Линдгрен не свой­ствен­но, так это как раз сен­ти­мен­таль­ность. Далее в том же абза­це и в том же сти­ле: мама не захо­те­ла с ними рас­ста­вать­ся ни на мину­ту, тогда как в ори­ги­на­ле ска­за­но про­сто и без нажи­ма: mamma ville inte släppa i väg dem «мама не хоте­ла их отпус­кать». Таких «улуч­ше­ний» ори­ги­на­ла у Л. Лун­ги­ной мно­го по все­му тек­сту, пожа­луй, даже слиш­ком мно­го, и боль­ше я на них оста­нав­ли­вать­ся не буду.

– Милая мама, мы долж­ны … – Чита­тель пом­нит, наде­юсь, мое заме­ча­ние по пово­ду пере­во­да при­ла­га­тель­но­го snäll в обра­ще­ни­ях. В них оно зна­чит ’ну пожа­луй­ста’. Труд­но пред­ста­вить себе рус­ско­го ребен­ка, обра­ща­ю­ще­го­ся к мате­ри не Мам, ну пожа­луй­ста, а Милая мама.

När de kom till Villa Villekullas trädgårdsgrind stannade de och bara tittade. Det såg ut precis som ett julkort. Hela villan låg där så mjukt inbäddad i snö, och det lyste glatt i alla fönster. På verandan brann en fackla som kastade sitt ljus långt ut över det vita snötäcket utanför. En väg var ordentligt uppskottad fram till verandan, så Tommy och Annika behövde inte plumsa i några drivor.

Just när de stampade av sig snön på verandan öppnades dörren och där stod Pippi.

”God jul i härvarande stuga”, sa hon. Så föste hon in dem i köket. Och där, där stod minsann en julgran! Ljusen var tända, och sjutton tomtebloss brann så det sprakade och spred ett hemtrevligt os omkring sig. På bordet stod uppdukat julgröt och skinka och korv och all möjlig julmat, ja, till och med pepparkaksgubbar och klenäter. I spisen flammade elden, och vid vedlåren stod hästen och skrapade belevat med foten. Herr Nilsson skuttade fram och tillbaka i granen mellan tomteblossen.

– с изум­ле­ни­ем ста­ли огля­ды­вать­ся по сто­ро­нам – Ниче­го подоб­но­го, дети про­сто засты­ли в изум­ле­нии. У Л. Бра­уде здесь куда луч­ше: смот­ре­ли во все гла­за. Даль­ше хуже: на тер­ра­се горе­ла боль­шая све­ча. Нет, fackla это не све­ча, мало при­год­ная для наруж­но­го осве­ще­ния, а тра­ди­ци­он­ный рож­де­ствен­ский факель­ный фонарь. Здесь же: на елке горе­ло сем­на­дцать све­чей . Да нет же, tomtebloss это опять-таки не све­ча, а искря­щий­ся бен­галь­ский огонь. А у Л. Бра­уде и вовсе чуде­са: све­тиль­ни­ки в виде домо­вых! Ну, и г‑н Ниль­сон, обе­зьян­ка, пры­га­ет с вет­ки на вет­ку, не заде­вая све­чей, когда он про­сто-напро­сто пры­га­ет меж­ду огня­ми. – Счаст­ли­во­го Рож­де­ства! вряд ли гово­рят, встре­чая гостей. Пеп­пи гово­рит что-то вро­де С Рож­де­ством вас в моем скром­ном жилище! 

      Это­му отрыв­ку вооб­ще доста­лось по пол­ной. Далее у Л. Лун­ги­ной на тарел­ках лежа­ли кра­си­во наре­зан­ная вет­чи­на, кол­ба­са и дру­гие вкус­ные вещи и мно­го-мно­го пря­ни­ков. Поми­мо того, что ниче­го кра­си­во наре­зан­но­го в ори­ги­на­ле нет, на тарел­ках лежит не кол­ба­са, а тра­ди­ци­он­ные для рож­де­ствен­ско­го сто­ла отвар­ные или обжа­рен­ные кол­бас­ки, и не пря­ни­ки, а имбир­ное пече­нье в виде чело­веч­ков, и все-таки не дру­гие вкус­ные вещи «вооб­ще» а, как более или менее вер­но пере­во­дит Л. Бра­уде, все­воз­мож­ные рож­де­ствен­ские яст­ва. Но венец все­му – это лошадь в чулане. А ну-ка пред­ставь­те себе такое! У Линдгрен ска­за­но: vid vedlåren и это зна­чит: око­ло дро­вя­но­го ларя, и в пере­во­де Л. Бра­уде так и напи­са­но. Я это гово­рю не к тому, что­бы отдать пред­по­чте­ние одно­му пере­во­ду перед дру­гим, – оши­бок и неточ­но­стей хва­та­ет в них обо­их, – а с такой непро­ше­ной мыс­лью: а что если из двух не самых, мяг­ко гово­ря, совер­шен­ных пере­во­дов сде­лать один хороший!

”Det är meningen att han ska vara julängel”, sa Pippi bistert, ”men det är lögn att han vill sitta still.”

– Пеп­пи гово­рит про непо­сед­ли­вую обе­зьян­ку, не жела­ю­щую увен­чи­вать елку, изоб­ра­жая рож­де­ствен­ско­го анге­ла (у совет­ских детей на этом месте была звез­да, но в 1968 году, когда вышел пере­вод Л. Лун­ги­ной, рели­ги­оз­ные моти­вы, как вид­но, не изго­ня­лись: либе­раль­ное вре­мя еще не совсем закон­чи­лось), … men det är lögn att han vill sitta still. Этот обо­рот – харак­те­ри­сти­че­ский штрих к рече­во­му порт­ре­ту Пеп­пи, посто­ян­но пере­ме­жа­ю­щей раз­го­вор­ные и жар­гон­ные выра­же­ния с книж­ны­ми (ср., напри­мер, с цити­ро­ван­ной выше фра­зой God jul i härvarande stuga). Эту осо­бен­ность сле­до­ва­ло бы пере­дать. Но и смысл тоже. Бук­валь­но ска­за­но: «неправ­да (или даже вра­нье), что он готов поси­деть спо­кой­но». На мой взгляд ни один из пере­во­дов не пере­да­ет ни точ­но­го смыс­ла, ни инто­на­ци­он­но­го хода этой фра­зы. У Л. Лун­ги­ной Но он не жела­ет сидеть спо­кой­но, тогда как ско­рее наобо­рот: «он обе­щал поси­деть спо­кой­но, но соврал». У Л. Бра­уде … да вряд ли он ста­нет сидеть тихо и спо­кой­но, что тоже не соот­вет­ству­ет смыс­лу ори­ги­на­ла. Там же ска­за­но: Det är meningen att han ska vara julängel, то есть «заду­ма­но» или «реше­но», что … и т.д., а он «нару­шил договор».

”Jamen, Pippi, det är ju inte alls jul nu”, sa Tommy.

”Jodå”, sa Pippi. ”Villa Villekullas almanacka går efter en hel del. Jag måste lämna in den till en almanacksmakare och få den ruckad, så det blir sprutt på den igen.”

– Ну и что, — ото­зва­лась Пеп­пи, — про­сто моя вил­ла немно­го отста­ла, как ста­рые часы. При­дёт­ся отне­сти  её  в часо­вую мастер­скую, что­бы заме­ни­ли пру­жи­ну, а то она ещё боль­ше отста­нет. – Во-пер­вых, не Ну и что, а А вот и нет! Во-вто­рых, полу­чил­ся объ­яс­ни­тель­ный пере­сказ содер­жа­ния, вме­сто весе­лой пеп­пи­ной сло­вес­ной игры. У Л. Бра­уде это место пере­ве­де­но замет­но луч­ше: – Нет, Рож­де­ство! Кален­дарь Вил­лы Вверх­тор­маш­ка­ми немнож­ко запаз­ды­ва­ет. Надо будет отне­сти его к кален­дар­щику и почи­нить. Хотя при­ду­ман­ное ею назва­ние вил­лы не кажет­ся мне удач­ным, а вклю­че­ние пол­но­го «офи­ци­аль­но­го назва­ния» Вил­ла Вверх­тор­маш­ка­ми в диа­лог непо­мер­но его утя­же­ля­ет. Л. Лун­ги­на и вовсе избе­га­ет упо­треб­лять назва­ние вил­лы почти повсю­ду в сво­ем пере­во­де,  но это не реше­ние, а укло­не­ние от реше­ния. Так как это назва­ние неиз­мен­но свя­зы­ва­ет­ся с бес­по­ряд­ком, там, на этой вил­ле, все не как у людей, то поче­му бы не назвать ее по-рус­ски про­сто вил­ла Тор­маш­ки – такой же нон­сенс, как Villekulla, но с вполне про­зрач­ной внут­рен­ней фор­мой и, что важ­но, с воз­мож­но­стью опус­кать ква­ли­фи­ка­цию «вил­ла», когда это­го тре­бу­ет сти­ли­сти­ка. Полу­чи­лось бы намно­го удо­бо­чи­та­е­мей: Кален­дарь в Тор­маш­ках поот­стал … и т.д.

      … så att det blir sprutt på den igen опу­сти­ли обе пере­вод­чи­цы. Бук­валь­но «что­бы он опять набрал ско­ро­сти / при­ба­вил ходу». Чем моти­ви­ро­ван этот про­пуск и заме­нен выдум­кой про пру­жи­ну у одной, и заме­ной на почи­нить у дру­гой, я ска­зать не берусь.

I vedlåren hittade Tommy ett stort paket som det stod ”TOMMY ” på. Det var en fin färglåda i det.

      … прекрасная короб­ка с красками … Остав­ляю это без ком­мен­та­рия. И опять в чулане, хотя vedlår это не чулан, а ларь. У Л. Бра­уде не луч­ше, там корень крас повто­рен три­жды в близ­ко­сто­я­щих словах.

– Далее начи­на­ет­ся, раз­ви­ва­ет­ся и про­дол­жа­ет­ся до само­го кон­ца гла­вы тема «мы не хотим ста­но­вить­ся взрос­лы­ми». О логи­ке ее раз­ви­тия я уже доста­точ­но ска­зал рань­ше и здесь не повто­ря­юсь. Ни Л. Лун­ги­на, ни Л. Бра­уде не смог­ли обес­пе­чить смыс­ло­вую и под­дер­жан­ную сло­вес­ной игрой связ­ность этой части гла­вы. Поми­мо это­го в пере­во­де этой части тоже есть «огре­хи». Напри­мер, Л. Лун­ги­на пишет, что тетя долж­на была кри­чать в мик­ро­фон, что­бы докри­чать­ся до непо­мер­но вырос­ше­го маль­чи­ка (в ее пере­во­де повсю­ду поче­му-то «девоч­ка»), голо­ва кото­ро­го ушла за обла­ка, хотя это оче­вид­ная неле­пость, и в ори­ги­на­ле чер­ным по бело­му ска­за­но: в мега­фон. Перед тем, как про­гло­тить вол­шеб­ные пилюль­ки, дети дума­ют, что теперь им нико­гда не при­дет­ся стать ста­ры­ми, что, как уже ясно из ранее ска­зан­но­го, совер­шен­но неумест­но в этом сюже­те: не о том речь. Кро­ме того, все это выра­же­ние про­со­ди­че­ски неудач­но. Затем Пеп­пи зажгла вися­чую лам­пу. Да нет, она про­сто зажгла свет. Это же не номен­кла­тур­ное назва­ние из ката­ло­га осве­ти­тель­ных при­бо­ров. Кста­ти, taklampa совсем не обя­за­тель­но «вися­чая».

¹⁾  В пере­во­де Л. Лун­ги­ной кни­га назы­ва­ет­ся «Пеп­пи Длин­ный­чу­лок в стране Весе­лии» (1968), а послед­няя гла­ва в ней – «Пеп­пи не хочет быть взрос­лой». В вер­сии Л. Бра­уде, стре­мив­шей­ся, по-види­мо­му, к боль­шей фор­маль­ной бли­зо­сти к ори­ги­на­лу, назва­ние глав­ки пере­ве­де­но как «Пип­пи Длин­ный­чу­лок не жела­ет стать взрос­лой», а кни­га оза­глав­ле­на «Пип­пи Длин­ный чулок на ост­ро­ве Кур­ре­кур­ре­ду­тов» (1993). Текст этой гла­вы в ори­ги­на­ле и пере­во­дах см. здесь.

²⁾ В ори­ги­на­ле Том­ми спон­тан­но реа­ги­ру­ет имен­но на непра­виль­ность в речи Пеп­пи, рас­по­зна­вая ее по про­из­но­ше­нию: stor и stur зву­чат по-раз­но­му, при­мер­но как [лук] и [люк] . Но слó­ва stur [стюр] в лек­си­коне Том­ми не суще­ству­ет, вот он и заме­ня­ет его тут же дру­гим, часто упо­треб­ля­е­мым детьми в выра­же­ни­ях типа när jag blir stor ’когда я ста­ну боль­шим’. Любо­пыт­но отме­тить, что когда-то это сло­во в швед­ском язы­ке было и озна­ча­ло ’missmodig, nedstämd’ (см. в исто­ри­че­ском сло­ва­ре SAOB), т.е. ’уны­лый, подав­лен­ный’, а это хоро­шо соот­но­сит­ся с харак­те­ри­сти­кой, кото­рой дети в пове­сти награж­да­ют взрос­лых: они не быва­ют весе­лы­ми. Но ско­рее все­го это толь­ко слу­чай­ная ассо­ци­а­ция: сомни­тель­но, что­бы это сло­во было извест­но самой Пеп­пи. Но у нее есть для него дру­гое объяснение.

³⁾  Или, как гово­рил каб­ба­лист в зна­ме­ни­том романе Яна Потоц­ко­го, «с соот­вет­ству­ю­щим при­ды­ха­ни­ем и ударением». 

⁴⁾ Подроб­но о двух типах бук­ва­лиз­ма и о том, поче­му пере­вод близ­ко к тек­сту при опре­де­лен­ных усло­ви­ях быва­ет жела­те­лен, читай­те в моем посо­бии «Мастер-класс по пись­мен­но­му пере­во­ду неху­до­же­ствен­но­го тек­ста (на мате­ри­а­ле швед­ско­го язы­ка)», в осо­бен­но­сти, в пара­гра­фе «Бук­ва­лизм бук­ва­лиз­му рознь» во вве­де­нии ко вто­рой части книги.