Третьего дня Партия Центра объявила о своей поддержке правительства Лёвена – хотя ее лидер Анни Лёф клялась, что скорее «съест свою туфлю» (äter upp sin sko), чем допустит, чтобы ее партия стала сателлитом (stödhjul) социал-демократов. А вчера в «Дагенс Нюхетер» появилась редакционная статья, одобряющая ее решение в сложившейся политической ситуации. Газета, однако, не исключает, что на днях или раньше г‑же Лёф придется расхлебывать эту измену своему слову. Эту мысль газета выражает посредством каламбура: Det får kanske bli skomakarlåda till lunch för Lööf endera dagen.
Skomakarlåda, дежурное шведское блюдо (бифштекс с картофельным пюре), буквально значит ‘сапожник + коробка (может быть ланч-бокс, контейнер для еды, а может быть, по этимологии, ‘ящик со стандартным инструментарием сапожника’, откуда в переносном значении – ‘обычное, т.е. дежурное блюдо’).
Это, на мой взгляд, пример непереводимости, что бы ни говорили мэтры, утверждающие, что переводимо все – нужно дескать только проявить «творческий подход». Ну, открытым текстом – иметь талант, как вот у них.
Может попытаться?
Увы. Во-первых, по-русски не говорят «съесть свою туфлю». Куда более нормально выражение съесть свою шляпу (возможно, попавшее в русский речевой обиход из английского to eat one’s hat или французского manger son chapeau). Тем не менее, употребить его нельзя. Во-первых, потому, что Анни Лёф этого не говорила. Газета цитирует заявление политика дословно, и переводчик просто не вправе его переиначивать. Это бы полбеды. Можно было бы дать закавыченный буквальный перевод: читателю было бы ясно, что передаются точные слова политика, и хотя выражение «съесть свою туфлю» не слишком естественно, читатель его поймет и сообразит, что это шведская идиома. Это будет, так сказать, филологический перевод, не стремящийся к идиоматичности, а передающий форму и буквальное содержание высказывания.
Беда, однако, в том, что, ни сохранив туфлю, ни заменив ее шляпой, скаламбурить по-русски не удастся. У нас нет никакого «сапожного» или «шляпного» блюда. Skomakarlåda – это сугубо шведская реалия.
Есть, конечно, и другие поговорочные выражения, сходные по значению: только через мой труп, ни за какие коврижки и т.п. Строго говоря, ни одно из них тоже нельзя употребить, если только в переводе не заменить буквальную цитату из речи г‑жи Лёф ее перефразирующим изложением. Тогда можно было бы попытаться построить каламбур на другой лексической основе, но с тем же смыслом: ‘ни за что, ни при каких обстоятельствах’. Вот что из этого может получиться:
Выражение över min döda kropp в шведском языке существует и вполне идиоматично. Используя его, можно было бы перефразировать фрагмент из статьи Fast visst: Annie Lööf lovade att hellre äta upp sin sko än att bli ett stödhjul åt Stefan Löfven, примерно так: «Да, конечно, Анни Лёф клялась, что ее партия никогда не будет сателлитом Стефана Лёвена – только, так сказать, через ее труп.» После чего продолжить: «Но не исключено, что вот-вот наступит день, когда ей и в самом деле придется лечь костьми.» Такого рода замены – вещь заурядная. Тем не менее, такое «переложение» все-таки диссонирует с тем, что на самом деле сказала Лёф: получается, что газета без особых оснований заменяет ее слова более или менее произвольной передачей, при этом неизмеримо повышая степень категоричности. Вместо несколько ироничного «ну уж нет, этого я не допущу» – железобетонное в своей серьезности «буду стоять не на жизнь, а на смерть».
Наконец, в качестве последнего средства можно прибегнуть к экспликации, то есть описательному переводу, еще раз употребив кальку: … ей придется-таки съесть свой «сапожный ланч-бокс» * .., снабдив его комментарием в сноске: * Skomakarlåda, дежурное шведское блюдо и т.д. … Очевидно, что и этот «выход» никуда не годится: от иронии в таком переводе не остается и следа.
И все же сдаваться очень не хочется. Может с коврижками лучше получится? «Да, конечно, Анни Лёф клялась, что ее партия ни за какие коврижки не станет сателлитом Стефана Лёвена.» И далее: «Но не исключено, что недалек тот день, когда ей и в самом деле придется пробавляться коврижками с лёвеновского стола.»