Возвращаюсь к теме, которую начал в предыдущей статье в связи с комментариями к моему посту в фейсбуке про cлово springpojkar, которое в газете было отнесено и к девочкам тоже. В одном из комментариев совершенно справедливо указывается, что бывает и наоборот: в шведском языке есть слова «женские по форме» (”ord med kvinnlig form”), применимые также и к мужчинам, имеющим «женскую» профессию. Само собой разумеется, в качестве примера приводится слово sjuksköterska.
Тут необходимо уточнение. В шведском языке НЕТ мужского и женского рода, а есть общий. Sjuksköterska не слово женского рода. Оно только по своему лексическому значению указывает на женский пол: за это отвечает суффикс -ska. И именно из-за отсутствия прямой связи между грамматическим родом и полом лица, обозначаемого по роду его занятий, такое слово может оказаться пригодным для обозначения мужчины, если для этого сложились социальные предпосылки.
В русском языке, где эта связь, наоборот, сильна, употребление женского имени в отношении мужчины проблематично. Я приводил пример из славных дней среднесоветской эпохи. Когда мужчины пошли доить коров, их стали называть дояр, а не доярка, «укоротив» это слово до основы мужского рода.
Второй пример в том же комментарии, sjuksyster, не имеет даже женской морфемы: это слово содержит в своем составе прямое указание на лицо женского пола, syster. Я позволю себе усомниться в том, что по-шведски нормально звучит Han är sjuksyster, как, по-видимому, считает автор комментария. Тогда как Han är sjuksköterska нынче вполне приемлемо.
Об этом я уже написал предостаточно (см. В некотором роде…), а эту заметку затеял в общем-то по другому поводу. Как переводить sjuksköterska на русский, когда речь идет о работнике-мужчине?
В пару к sjuksköterska можно предложить еще barnsköterska. Однако применительно к лицам мужского пола скажут скорее barnskötare. Такая же форма, лишенная указания на пол лица, есть и в первом случае: sjukskötare. Как номенклатурное название профессии это слово в Швеции не употребляется, но в общем языке – сколько угодно. В корпусе шведского языка число таких употреблений превышает тысячу.
Если для ”manlig sjuksköterska” немедленно были предложены варианты перевода медбрат и санитар – оба, на мой взгляд, спорные, – то для ”manlig barnsköterska” придумать что-то мало-мальски пригодное по-русски и вовсе не удается. Ну разве что усатый нянь.
Конечно, для каждого конкретного употребления этих слов опытный переводчик найдет наиболее подходящий вариант или, по крайней мере, наименее спорный 1). Вопрос, однако, в том, существует ли принципиальный подход к решению такого рода проблем. Иначе говоря, что делать, когда в русском языке отсутствует термин для обозначения лица мужского пола, имеющего «женскую» профессию, или, наоборот, женщины, выполняющей «мужскую» работу? Либо, как в случае со словом skötare, относимом к лицам обоего пола (хотя чаще, по-видимому, все же мужского), когда в русском языке вообще нет экивалента – ни в каком роде? (Если вам хочется возразить – а как же санитар? – то попробуйте назвать этим словом смотрителя, ухаживающего за животными в зоопарке, что вполне доступно для шведского skötare.) Словарь с полным основанием выделяет у этого слова два употребления: автономное, в котором оно обозначает санитара психиатрической лечебницы и в Швеции принято как номенклатурное название професссии, либо в составе сложных слов:
Однако втором случае оно может обозначать работников по уходу за чем угодно, от лифтов до оленей. Словарь, однако, не дает целостного представления о слове, которое бы в явном виде связывало 1. и 2., и, кроме того, ничего не сообщает о том, относится ли оно только к лицам мужского пола, или и женского тоже. Эта информация существенна для изучающих шведский язык или тех, кому приходится переводить на шведский, но для кого он не является родным. И точно также во всех остальных случаях словарь предлагает только частные значения, не пытаясь схватить существо, «идею» слова в его единстве, что чрезвычайно важно для тех и для других. Идея эта всегда уникальна, но так как она не выявлена, словарь ходит кругами, выражая «синонимы» друг через друга.
Мне представляется, что никакого волшебного рецепта для решения поставленного выше вопроса нет. И на этом можно было бы развести руками и сказать, подобно тому ребе, который на вопрос, что делать, когда посреди степи у телеги сломалось колесо, премудро ответил: – Так-таки плохо. К счастью, мы не в хедере. Оказавшись в изоляции в пустынной степи, можно погибнуть. Но слово никогда не бывает изолированным, как в словаре, где оно выстроено по алфавитному ранжиру. Оно входит множеством связей в экосистему языка. У него есть так называемые синонимы 2), антонимы, близкие по смыслу выражения, слова, выражающие более общие и более конкретные понятия. Поэтому выход есть. Сопоставляя слово с ними, противопоставляя им, сравнивая допустимые употребления, пытаясь отыскать контексты, в которых это слово нельзя заменить его «близким синонимом», можно добраться до его истинной сущности. А добравшись, уже выбрать частный вариант перевода в соответствии с ней и со смыслом описываемой ситуации.
Так, возвращаясь к нашему примеру, в шведском помимо sjuksköterska и sjukskötare есть еще undersköterska и underskötare, не имеющие точных однословных соответствий в русском языке, а также «просто» sköterska и skötare. Я здесь привожу эти слова попарно, так как они сходны по форме, но заранее оговариваюсь, что эти термины НЕ параллельны. К этому ряду следовало бы присовокупить еще и такие слова, как sjukvårdsbiträde и vårdbiträde, sjukvårdare и vårdare, причем вторые члены этих пар словарь опять-таки не различает (оба переводятся как «санитар/ка».)
Я остановлюcь только на слове sjuksköterska. Это, во-первых, номенклатурное название профессии, во-вторых, это слово относится к работнику медицинского учреждения (в отличие от социальных и др. служб), в‑третьих, им обозначается лицо, имеющее наиболее высокую компетенцию среди работников среднего медицинского звена (к числу которых относятся и undersköterskor), наконец, в‑четвертых, это слово не употребляется ни в каком другом смысле. Все это нетрудно выяснить по доступным источникам предметной информации и по примерам из корпуса 3). Такого рода анализ позволяет понять соотношение этого термина с другими из того же ряда. Так, undersköterska будет отличаться от sjuksköterska менее высокой медицинской компетенцией; sjukskötare тем, что это не номенклатурное название профессии и обычно употребляется для обозначения медицинских работников сравнительно невысокой квалификации; просто skötare тем, что это работник, не имеющий медицинского образования, и его функции скорее вспомогательные, санитарные и т.д., и они могут вообще не иметь отношения к медицине. Мы выясним также, в чем заключается непараллельность таких пар, как sköterska и skötare, несмотря на то, что они формально отличаются только суффиксом: одно имеет «женский» суффикс, а второе – мужской (точнее, не маркированный в отношении пола лица). Но первое – это просто сокращенное название медсестры, второе же обозначает, как уже сказано, работника, выполняющего вспомогательные функции в учреждениях ухода и пр.
Вторая задача, которую неизбежно и непрерывно приходится решать переводчику – и это относится по сути дела ко всем единицам чужого языка, даже вполне «благонадежным», – это несовпадение концептов единиц языка источника и языка перевода. Речь не о понятийных различиях, не о том, например, что чужое слово шире или уже по объему значения, чем «соответствующее» свое, а о том, что «переводной эквивалент» в общем случае не совпадает с чужим словом по своей идее, которая, собственно, и санкционирует все его возможные употребления. Пример sjuksköterska затемняет это обстоятельство, поскольку в этом случае имеет место понятийное совпадение с русским медсестра и, что весьма важно, совпадение по месту в номенклатурной иерархии (sjuksköterska – undersköterska // медсестра – младшая медсестра). Совпадение имеет место даже на уровне сокращенного употребления в обыденной речи: sköterska и сестра соответственно. Однако русское слово, означающее «то же самое», неприменимо по отношению к лицу мужского пола. Во всяком случае, пока еще неприменимо 4). Надо отметить, что понятийное совпадение, пусть и не всегда полное, нередко между словами-терминами, однако это не то же самое, что совпадение на концептуальном уровне; последнее если и бывает, то лишь в исключительных случаях.
Так как же все-таки быть, когда sjuksköterska оказывается лицом мужского пола? Можно ли безоговорочно принять перевод медбрат, единственный, предлагаемый словарем для такого контекста? Учитывая все сказанное выше – да, можно, но лишь при том условии, что он употреблен именно как термин, в профессиональном контексте, из которого однозначно следует, что речь идет о мединском работнике среднего звена. В противном случае, то есть в обыденной речи, а не в номенклатурном значении, такое употребление приходит в противоречие с интуицией носителя русского языка. «Я вам не скажу за всю Одессу», но, на мой вкус, в непрофессиональном употреблении слово медбрат ближе по смыслу к ”underskötare” или даже ”sjukvårdare” (т.е. медработнику низкой квалификации или санитару). Иначе говоря, медбрат это скорее «ундершётаре», чем ”медсёстр”. И служит он обычно не в больнице, а в психиатрической лечебнице, в лагерной больничке, в доме престарелых или, может быть, в спецотделении вроде морга. Иосиф Бродский какое-то время работал в морге, а Сергей Есенин в Первую Мировую – медбратом в царскосельском лазарете, что в обоих случаях было ближе к санитару. В повседневной речи мы не думаем о медбрате как о человеке, выполняющем функции медсестры в собственном смысле. Вот почему перевод медбрат в смысле ”manlig sjuksköterska” оказывается за пределами профессионального контекста по меньшей мере сомнительным. И при этих условиях вполне удовлетворительной русской замены шведскому sjuksköterska действительно нет. Ни один из мыслимых вариантов не работает. Думаю, что пора переводчику проявить мужество ( 😛 ) и, проявляя пионерский дух в борьбе с сексистскими предрассудками, начать писать мужчина-медсестра, он работает медсестрой, (за неимением «медсестром»), он работает в должности медсестры и т.п. Я не шучу. Потому что колесо в самом деле отвалилось, а ехать-то надо. А грамматике это не противоречит. Ведь служил же Дж. Конрад юнгой на французских кораблях!
1) При условии, что он переводит не слова, а смысл. Хотя идеальные решения удается отыскать далеко не каждому и не всегда. Самый известный пример «неудачи» – это перевод стихотворения Гейне Ein Fichtenbaum Лермонтовым (На севере диком), не сладившим с категорией рода. Рекомендую для наглядности сравнить с переводом того же стихотворения Тютчевым (На севере мрачном).
2) Говорю так называемые, т.к. синонимов, строго говоря, не существует. См. пост В некотором роде… Это грозит стать одной из центральных тем моего блога, поскольку она прямо связана с тем, что приписываемые словам «значения», по которым устанавливается синонимия, вовсе не принадлежат самим словам, а возникают в процессе порождения смысла высказывания говорящим. Слово же символизирует уникальный концепт. Этот концепт санкционирует все употребления слова в том или ином смысле (разумеется, налагая соответствующие ограничения), но отнюдь не сводится к инвентарю готовых (читай, словарных) значений.
3) Обращение к корпусам шведских и русских текстов должно входить в арсенал приемов каждого профессионального переводчика. См. KORP и НКРЯ соответственно. Подробнее об использовании корпусов при переводе см. в Corpus Linguistics for Translation and Contrastive Studies / Mikhail Mikhailov and Robert Cooper. Routledge, 2016.
4) Мыслимо, что по мере все большего проникновения гендерного равноправия в язык, нормализуются выражения типа мужчина-медсестра (по аналогии с женщина-врач). Однако прямому называнию лица мужского пола медсестрой препятствует наличие в русской грамматике категорий мужского и женского рода, отсутствующих в шведском.