… то есть сло­ву азю­лянт в пра­ве про­пис­ки в рус­ском языке?

Наша инстинк­тив­ная реак­ция – Отка­зать! – объ­яс­ня­ет­ся тем, что все мы (ну, если не все, то те кто постар­ше) вос­пи­та­ны на нор­ма­тив­ной грам­ма­ти­ке. На «мож­но – нель­зя». Поэто­му нам сто­и­ло бы задать­ся вопро­сом, как это в усло­ви­ях незыб­ле­мой нор­мы язык вооб­ще спо­со­бен изме­нять­ся: ведь вся­кое нов­ше­ство – это нару­ши­тель кон­вен­ции. А ведь он меня­ет­ся, да еще как! В неко­то­рые эпо­хи – очень даже быст­ро. Быст­рее все­го, конеч­но, изме­ня­ет­ся лек­си­ка, но и грам­ма­ти­ка тоже, и даже инто­на­ци­он­ный рису­нок рус­ской речи. Мы живем как раз в такую эпоху.

К сему добав­лю, что люди обра­зо­ван­ные и рев­ни­во сле­дя­щие за пра­виль­но­стью сво­ей речи, куда более кон­сер­ва­тив­ны, чем «про­стой народ». Вот такой народ насе­ля­ет, как кажет­ся, мно­го­чис­лен­ные «азю­лянт­ские» фору­мы. И изъ­яс­ня­ет­ся он там на дикой сме­си «фран­цуз­ско­го с ниже­го­род­ским», вер­нее, немец­ко­го с без­гра­мот­ным рус­ским, к тому же под ощу­ти­мым вли­я­ни­ем како­го-то полу­бан­дит­ско­го-полу­ба­зар­но­го жар­го­на. Сюда же и умствен­ная неряш­ли­вость, застав­ля­ю­щая на ско­рую руку при­спо­саб­ли­вать тер­ми­но­ло­гию немец­кой про­це­ду­ры при­е­ма бежен­цев, ее юри­ди­че­ско­го и соци­аль­но­го аспек­тов, к сво­е­му уров­ню язы­ко­во­го мыш­ле­ния. Боже, чего толь­ко нет в этом жар­гоне! Места­ми это же про­сто какая-то феня: азюль и сда­вать­ся на азюль, пози­тив (в смыс­ле ’поло­жи­тель­ное реше­ние’), нега­тив, депорт, делать депорт, поста­вить депорт, делать стоп азюль … Все это впе­ре­меш­ку с очень свое­об­раз­ной «арфа­гра­фи­ей». В общем, mamma mia !

Конеч­но, это гово­рит кое-что о том, что за пуб­ли­ка азю­лян­ты из Рос­сии. По мно­го­чис­лен­ным сви­де­тель­ствам очень мно­гие из них не име­ют ника­ко­го отно­ше­ния к поли­ти­ке, за кото­рую их яко­бы пре­сле­ду­ют, и вооб­ще не нуж­да­ют­ся в защи­те от каких бы то ни было пре­сле­до­ва­ний. Воров­ство и бес­пар­дан­ное выса­сы­ва­ние денег из евро­пей­ских систем при­е­ма бежен­цев и соци­аль­ной защи­ты – зауряд­ные явле­ния. Вот что пишет один жур­на­лист, пожив­ший валь­ра­фом в лаге­ре бежен­цев, об этой сре­де: «Это целая суб­куль­ту­ра с кри­ми­наль­ным оттен­ком и соб­ствен­ным жар­го­ном, на кото­ром всё это вме­сте назы­ва­ет­ся «азюль». Азюль как явле­ние пара­зи­ти­ру­ет на инсти­ту­те бежен­ства. Азю­лянт не рас­счи­ты­ва­ет все­рьёз на полу­че­ние убе­жи­ща, а лишь экс­плу­а­ти­ру­ет в соб­ствен­ных целях евро­пей­ское имми­гра­ци­он­ное зако­но­да­тель­ство.» И таких сви­де­тельств тьма, не гово­ря уже об откро­ве­ни­ях самих азю­лян­тов на форумах.

Что же из все­го это­го сле­ду­ет? – Что азюль и азю­лянт – это сло­ва полуб­лат­но­го жар­го­на, обо­зна­ча­ю­щие род при­ду­роч­но­го и наг­ло­го суще­ство­ва­ния за счет чужой мяг­ко­те­лой демо­кра­тии. И когда они упо­треб­ля­ют­ся не сами­ми азю­лян­та­ми, а о них (в рос­сий­ских СМИ, на серьез­ных сай­тах и т.п.), то все­гда с неко­то­рым пре­не­бре­же­ни­ем или даже брезг­ли­во­стью. Что, кста­ти, совер­шен­но спра­вед­ли­во отме­ти­ли двое моих ком­мен­та­то­ров, воз­ра­жая про­тив пере­во­да швед­ско­го asylsökande сло­вом азю­лянт.

И все же я риск­ну всту­пить­ся за пра­во это­го сло­ва на место в сло­ва­ре. Прав­да, не при asylsökande, а при asylsökare.

Пере­ход слов из самых раз­ных жар­го­нов в общий язык – не офи­ци­аль­но-дело­вой, конеч­но, а оби­ход­ный – явле­ние зауряд­ное, а с нача­ла 1990‑х про­сто мас­со­вое. Мно­гие из них, вой­дя в общее упо­треб­ле­ние, по-преж­не­му ощу­ща­ют­ся как жар­го­низ­мы. Одна­ко меж­ду эти­ми полю­са­ми – сугу­бо жар­гон­ны­ми упо­треб­ле­ни­я­ми и оби­ход­ны­ми (т.е. допу­сти­мы­ми в речи обра­зо­ван­ных носи­те­лей язы­ка без ущер­ба для их куль­тур­ной репу­та­ции) или жур­на­лист­ски­ми, поз­во­ля­ю­щи­ми опе­ри­ро­вать поня­ти­я­ми, став­ши­ми акту­аль­ны­ми, но не име­ю­щи­ми назва­ний в лите­ра­тур­ной речи, – шка­ла со мно­же­ством гра­да­ций. И в неко­то­рых слу­ча­ях жар­гон­ное преж­де сло­во или выра­же­ние может не толь­ко вой­ти в оби­ход, но даже при­бли­зить­ся к ней­траль­но­му. Я думаю, что азю­лянт – одно из таких слов, во вся­ком слу­чае, в неко­то­рых упо­треб­ле­ни­ях. В част­но­сти пото­му, что сре­ди азю­лян­тов есть и нема­ло людей, кото­рые про­сто-напро­сто уста­ли об бед­но­сти и бес­пер­спек­тив­но­сти, хотят посе­лить­ся и рабо­тать в «нор­маль­ной» стране, начать новую, луч­шую жизнь, такие, кото­рые вовсе не заслу­жи­ва­ют пре­не­бре­жи­тель­но­го отно­ше­ния. Но они тоже азю­лян­ты, т.к. им при­хо­дит­ся сочи­нять леген­ды – лгать, что­бы полу­чить ста­тус бежен­ца. Тем не менее, о них нель­зя ска­зать, что они при­е­ха­ли «сда­вать­ся на азюль» и доить систе­му. По отно­ше­нию к ним сло­во азю­лянт уже не зву­чит так же пей­о­ра­тив­но, как по отно­ше­нию к азю­лян­там-вымо­га­те­лям и ворюгам.

В сво­ем сло­ва­ре Samhällsordbok я пред­ло­жил его в каче­стве одно­го из пере­во­дов швед­ско­го asylsökande, с поме­той <раз­го­вор­ное>, как вари­ант, при­год­ный для нефор­маль­ных кон­тек­стов. В даль­ней­шем, в свя­зи дис­кус­си­ей, воз­ник­шей в пра­во­вед­че­ской груп­пе в фейс­бу­ке, мне при­шлось уточ­нить пода­чу это­го швед­ско­го сло­ва. Преж­де все­го пото­му, что его пона­до­би­лось отли­чить от его «сино­ни­ма» asylsökare. Что я и сде­лал в «Допол­не­ни­ях к сло­ва­рю» (см. здесь), отне­ся теперь пере­вод азю­лянт имен­но к это­му слову.

Что их отличает? –

В фор­маль­ном сти­ле упо­треб­ля­ет­ся исклю­чи­тель­но суб­стан­ти­ви­ро­ван­ное при­ча­стие asylsökande, тогда как суще­стви­тель­но­го asylsökare в офи­ци­аль­ных и полит­кор­рект­ных текстах мы почти не встре­ча­ем. В чем отли­чие? По-види­мо­му в том, что пер­вое акцен­ти­ру­ет вни­ма­ние на пра­во­вом ста­ту­се лица (’беже­нец, подав­ший про­ше­ние об убе­жи­ще»), а вто­рое слу­жит обо­зна­че­ни­ем бежен­ца как физи­че­ско­го лица. При­ча­стие, пусть и быв­шее, по самой сво­ей при­ро­де содер­жит ком­по­нент смыс­ла ’нахо­дя­щий­ся в про­цес­се’, что и дела­ет эту фор­му при­год­ной для ука­за­ния на ста­дию, на кото­рой лицо нахо­дит­ся в этом про­цес­се. Суще­стви­тель­ное же пред­мет­но и более умест­но в кон­тек­сте, где речь идет о чело­ве­ке как тако­вом, а не о чело­ве­ке в роли, при­зна­ва­е­мой меж­ду­на­род­ным пра­вом. Конеч­но, гра­ни­ца меж­ду эти­ми типа­ми упо­треб­ле­ний раз­мы­та, но полю­са, к кото­рым они тяго­те­ют, выде­ля­ют­ся доста­точ­но отчет­ли­во. ¹⁾

Тако­вы осно­ва­ния, по кото­рым я счел воз­мож­ным пред­ло­жить азю­лянт’а в каче­стве мыс­ли­мо­го вари­ан­та пере­во­да швед­ско­го asylsökare. Конеч­но же, не в любом кон­тек­сте, а там, где в боль­шей или мень­шей сте­пе­ни сту­ше­ван отри­ца­тель­ный отте­нок, т.е. в тех слу­ча­ях, когда оно по упо­мя­ну­той выше шка­ле сме­ща­ет­ся по сти­лю от жар­гон­но­го к ней­траль­но­му. Так как пол­ной ней­траль­но­сти оно все же не дости­га­ет, я снаб­дил этот вари­ант поме­той <оби­ход­ное>, а так­же при­вел вполне ней­траль­ный, хотя и недо­ста­точ­но спе­ци­фич­ный, вари­ант: беже­нец. ²⁾ Воз­мож­но, пра­вы мои ком­мен­та­то­ры, и сле­до­ва­ло бы ука­зать, что азю­лянт это жар­го­низм, но так­же и то, что воз­мож­ны его оби­ход­ные и жуна­лист­ские упо­треб­ле­ния. В любом слу­чае, преж­де чем пере­во­дить asylsökare как соис­ка­тель убе­жи­ща, про­ся­щий убе­жи­ща, лицо, хода­тай­ству­ю­щее об убе­жи­ще и т.п., то есть по суще­ству без отли­чия от asylsökande, нуж­но хоро­шо оце­нить кон­текст и убе­дить­ся в том, что он и в самом деле допус­ка­ет такое неразличение.

¹⁾ Грам­ма­ти­ка, как мы уже в кото­рый раз убеж­да­ем­ся, не бес­смыс­лен­на. Грам­ма­ти­че­ские фор­мы содер­жа­тель­ны. Толь­ко что рас­смот­рен­ное отли­чие меж­ду «сино­ни­ма­ми», каким бы «тон­ким» оно ни каза­лось, — не натяж­ка. Оно непо­сред­ствен­но отра­жа­ет­ся на реаль­ном упо­треб­ле­нии этих слов, и хоро­ший пере­вод­чик, как хоро­ший сей­смо­граф, дол­жен обла­дать чув­стви­тель­но­стью к таким тонкостям.

²⁾ Не исклю­че­но, что в каче­стве «про­ме­жу­точ­но­го» вари­ан­та сто­и­ло бы доба­вить про­си­тель убе­жи­ща – как выра­же­ние более ней­траль­ное, чем азю­лянт, но менее фор­маль­ное, чем беже­нец. Упо­тре­би­тель­ность (встре­ча­е­мость) это­го вари­ан­та весь­ма высо­ка. Оно умест­но еще и тем, что сме­ща­ет акцент с пра­во­вой сто­ро­ны дела на лич­ност­ную. Содер­жа­щий­ся в сло­ве про­си­тель отте­нок заве­до­мо пред­по­ла­га­ет, что чело­век нахо­дит­ся в зави­си­мом поло­же­нии (в отли­чие от бежен­ца, кото­рый име­ет при­знан­ное пра­во на поиск убе­жи­ща). Поэто­му про­си­тель хоро­шо согла­су­ет­ся с жар­гон­ным сда­вать­ся на азюль. Неред­ко встре­ча­ет­ся и бук­валь­ное соот­вет­ствие, иска­тель убе­жи­ща, но оно, несо­мнен­но, изме­ня­ет кон­вен­ци­он­ное зна­че­ние сло­ва иска­тель и пото­му сомни­тель­но. Одна­ко и в этом слу­чае фак­ти­че­ская язы­ко­вая прак­ти­ка может дать ему оправ­да­ние, а в сло­вар­ной ста­тье иска­тель появит­ся новое значение.