Не бывает истинных друзей | 5

В ста­тьях этой серии я стре­мил­ся пока­зать, что ни одно сло­во чужо­го язы­ка не явля­ет­ся истин­ным дру­гом пере­вод­чи­ка. Даже если и фор­мы и кон­цеп­ты слов – сво­е­го и чужо­го – сход­ны до пол­но­го нераз­ли­че­ния, их сло­вар­ное тож­де­ство нико­гда не быва­ет пол­ным. Каж­дое сло­во погру­же­но в эко­си­сте­му сво­е­го язы­ка, свя­за­но бес­чис­лен­ны­ми нитя­ми с дру­ги­ми лек­си­че­ски­ми еди­ни­ца­ми, сход­ны­ми и про­ти­во­по­лож­ны­ми по смыс­лу, со мно­же­ством гото­вых рече­вых фраг­мен­тов, соот­но­сит­ся со все­воз­мож­ны­ми ассо­ци­а­ци­я­ми, всту­па­ет в раз­лич­ные, толь­ко это­му язы­ку при­су­щие, соче­та­ния, име­ет спе­ци­фи­че­ские грам­ма­ти­че­ские при­выч­ки и инто­на­ци­он­ные пред­по­чте­ния — и слож­ней­шее пере­пле­те­ние этих свя­зей нико­гда не может быть таким же, как в дру­гом языке.

Пол­ное тож­де­ство невоз­мож­но даже меж­ду интер­на­ци­о­на­лиз­ма­ми, име­ю­щи­ми общее про­ис­хож­де­ние и одно и то же зна­че­ние, таки­ми как revolution или rekord. Сло­варь тут без­ого­во­роч­но пред­ла­га­ет одно­знач­ные соот­вет­ствия. Но даже такие сло­ва отли­ча­ют­ся по спо­со­бу вхож­де­ния в эко­си­сте­му язы­ка. Швед­ское суще­стви­тель­ное rekord, напри­мер, может быть допол­не­ни­ем при гла­го­лах slå, sätta, överträffa; förbättra и ряде др., не отли­ча­ясь в этом смыс­ле от рус­ско­го рекорд, кото­рый тоже мож­но побить, уста­но­вить, пре­взой­ти, улуч­шить – бук­валь­но «теми же» сло­ва­ми. Но даже в этой паре есть отли­чия в соче­та­е­мо­сти. Напри­мер, по-швед­ски мож­но tangera rekord, – бук­валь­но что-то вро­де ’при­кос­нуть­ся к рекор­ду’, как бы ’прой­ти по каса­тель­ной к рекор­ду’, – но по-рус­ски так не ска­жешь. Сло­варь пред­ла­га­ет повто­рить рекорд, но это одна их тех кон­цеп­ту­аль­ных неточ­но­стей, о кото­рых я не устаю гово­рить. Tangera в этом выра­же­нии – это не про­сто ’повто­рить’, а, так ска­зать, ’при­бли­зив­шись, вос­про­из­ве­сти’, может быть, с пер­спек­ти­вой пре­взой­ти. Putsa rekord тоже воз­мож­ное в швед­ском язы­ке выра­же­ние, но рус­ский rekord в соче­та­ние с гла­го­лом под­чи­стить не вхо­дит. Rekord lyder på + чис­лен­ный пока­за­тель (букв. ’рекорд гла­сит на …’) – это кон­струк­ция, невоз­мож­ная для рекорд’а в рус­ском язы­ке. Sänka rekord широ­ко упо­тре­би­тель­но по-швед­ски в зна­че­нии ’улуч­шить преж­ний рекорд­ный пока­за­тель на к.-л. вели­чи­ну’, чего опять-таки нет по-рус­ски: сни­зить/сокра­тить/умень­шить рекорд име­ло бы ско­рее обрат­ный смысл. Нуж­но ска­зать бук­валь­но улуч­шить рекорд­ный пока­за­тель на … или про­сто улуч­шить (свой, швед­ский, миро­вой) рекорд ¹⁾.

Сло­ва это­го рода – это бли­жай­шее в чужом язы­ке к тому, что мож­но было бы назвать дру­зья­ми пере­вод­чи­ка. Но даже и такая друж­ба несо­вер­шен­на: все «несты­ков­ки» меж­ду язы­ка­ми, подоб­ные пере­чис­лен­ным выше, пере­вод­чи­ку при­хо­дит­ся, конеч­но, учи­ты­вать, хотя сло­ва­ри их не отражают.

На дру­гом полю­се – так назы­ва­е­мая без­эк­ви­ва­лент­ная лек­си­ка, под кото­рой обыч­но пони­ма­ют­ся реа­лии, т.е. сло­ва, обо­зна­ча­ю­щие пред­ме­ты и явле­ния, не име­ю­щие соот­вет­ствия в сво­ей куль­ту­ре. Типа fika, fredagsmys, lutfisk, jantelagen или Gävlebocken. Само собой разу­ме­ет­ся, что у таких слов нет экви­ва­лен­тов в рус­ском язы­ке, если толь­ко они не заим­ство­ва­ны «как есть», и по этой при­чине они тоже не явля­ют­ся дру­зья­ми переводчика.

Спо­со­бам пере­да­чи реа­лий посвя­ще­на обшир­ная лите­ра­ту­ра, но если гово­рить все­рьез, то это – абсо­лют­но три­ви­аль­ный слу­чай пол­но­го отсут­ствия соот­вет­ству­ю­ще­го кон­цеп­та в язы­ке пере­во­да, и оста­нав­ли­вать­ся на нем я не буду. Ска­жу толь­ко, что поня­тие «без­эк­ви­ва­лент­ная лек­си­ка» точ­но так же вво­дит в заблуж­де­ние, как и поня­тие «лож­ные дру­зья пере­вод­чи­ка», под­ра­зу­ме­вая, что вся про­чая леси­ка ино­стран­но­го язы­ка – «экви­ва­лент­ная». Это иллю­зия, раз­ве­ять кото­рую я и пыта­юсь в этой серии ста­тей. Экви­ва­лент­ность воз­мож­на толь­ко на уровне част­ных зна­че­ний, да и то не без праг­ма­ти­че­ско­го дис­со­нан­са, пусть и пре­не­бре­жи­мо мало­го. И ее прак­ти­че­ски нико­гда не быва­ет на уровне кон­цеп­та, идеи сло­ва. Так, швед­ский bord не равен рус­ско­му стол’у: они отлич­ны по сво­ей внут­рен­ней фор­ме, и их кон­цеп­ты порож­да­ют ряд несход­ных зна­че­ний. Про­стое и понят­ное рус­ское при­ла­га­тель­ное услов­ный едва ли не во всех зна­че­ни­ях, кро­ме того, кото­рое реа­ли­зу­ет­ся в выра­же­ни­ях типа villkorlig straff ’услов­ное нака­за­ние’, невоз­мож­но сколь­ко-нибудь удо­вле­тво­ри­тель­но пере­ве­сти на швед­ский. Непе­ре­во­ди­мы обык­но­вен­ней­шие рус­ские гла­го­лы лить и лезть. И наобо­рот, такие, напри­мер, регу­ляр­но встре­ча­ю­щи­е­ся швед­ские при­ла­га­тель­ные как spännande и kränkande лишь с тру­дом пере­да­ют­ся по-рус­ски. Рус­ское суще­стви­тель­ное дом сов­па­да­ет со швед­ским hus в зна­че­ни­ях ’зда­ние’ и ( до неко­то­рой сте­пе­ни) ‘дина­стия’ (дом Рома­но­вых; ср. kungahuset, Vasahuset, huset Bernadott), но у швед­ско­го сло­ва нет зна­че­ния ’домаш­ний очаг’, а у рус­ско­го отсут­ству­ет зна­че­ние ‘зре­лищ­ное поме­ще­ние’: spela för fulla hus и т.п.).

Имен­но поэто­му – в силу того, что ника­кое сло­во ино­стран­но­го язы­ка не тож­де­ствен­но по сво­е­му суще­ству (идее, кон­цеп­ту, по сво­е­му, если угод­но, «замыс­лу») како­му-либо сло­ву сво­е­го соб­ствен­но­го – в нем, чужом язы­ке, не быва­ет истин­ных друзей.

Спра­вед­ли­во­сти ради надо отме­тить, что суще­ству­ют и куда более инте­рес­ные опре­де­ле­ния поня­тия «без­эк­ви­ва­лент­ной лек­си­ки». Так, в извест­ной кни­ге В.Н. Комис­са­ро­ва по тео­рии пере­во­да чита­ем: «Без­эк­ви­ва­лент­ная лек­си­ка – лек­си­че­ские еди­ни­цы ИЯ, не име­ю­щие регу­ляр­ных (сло­вар­ных) соот­вет­ствий в ПЯ» ²⁾. Тем самым в это поня­тие вклю­ча­ют­ся такие сло­ва, обо­зна­ча­ю­щие не куль­тур­но-спе­ци­фи­че­ские реа­лии или явле­ния, а линг­во­с­пе­ци­фи­че­ские кон­цеп­ты, типа швед­ско­го lagom или рус­ско­го авось. И такие «неожи­дан­но­сти», как даль и без­лю­дье. Все это – обыч­ные сло­ва в сво­ем язы­ке, но ока­зы­ва­ю­щи­е­ся лек­си­че­ской экзо­ти­кой при пере­во­де. Сюда же сле­до­ва­ло бы доба­вить и менее три­ви­аль­ные слу­чаи – сло­ва, лишен­ные какой-либо куль­тур­ной или наци­о­наль­ной спе­ци­фи­ки, но не име­ю­щие в рус­ском язы­ке «регу­ляр­ных сло­вар­ных соот­вет­ствий». Напри­мер, mingel, о кото­ром подроб­но гово­ри­лось в преды­ду­щей статье.

Такое рас­ши­ре­ние рас­смат­ри­ва­е­мо­го поня­тия – несо­мнен­но, шаг в вер­ном направ­ле­нии, т.е. в направ­ле­нии при­зна­ния всей чужой лек­си­ки «без­эк­ви­ва­лент­ной», а дву­языч­но­го сло­ва­ря – сло­ва­рем лож­ных дру­зей пере­вод­чи­ка, пло­хо справ­ля­ю­щим­ся со сво­ей задачей.

Сло­варь – кри­вое зер­ка­ло. Он ниче­го не гово­рит нам о сущ­но­сти сло­ва, а лишь пред­ла­га­ет т.н. «экви­ва­лен­ты» – вари­ан­ты пере­во­да, мыс­ли­мые в той или иной ситу­а­ции. Исчер­пать их, разу­ме­ет­ся, невоз­мож­но. При­ве­ду при­мер, по суще­ству – пер­вый попав­ший­ся. В «Допол­не­ни­ях к сло­ва­рю», ана­ли­зи­руя кон­струк­цию с allt в функ­ции ввод­но­го сло­ва, я сре­ди ряда при­ме­ров при­вел и такой: Det vore allt roligt. – Это в самом деле было бы заме­ча­тель­но. Но поче­му не весе­ло? Или забав­но? Увле­ка­тель­но. Инте­рес­но. При­ят­но. Здо­ро­во … – пере­чень «зна­че­ний», кото­рый мож­но про­дол­жать в дур­ную бес­ко­неч­ность. И почти все они (и еще неко­то­рые дру­гие) содер­жат­ся в швед­ско-рус­ском сло­ва­ре в ста­тье при­ла­га­тель­но­го rolig. Чтó все это зна­чит? Да толь­ко то, что ника­ких таких зна­че­ний у сло­ва roligt нет: они при­над­ле­жат не сло­ву, а гово­ря­ще­му, и порож­да­ют­ся им при­ме­ни­тель­но к «ого­ва­ри­ва­е­мой» ситу­а­ции. И что у roligt нет кон­цеп­ту­аль­но близ­ко­го экви­ва­лен­та в рус­ском язы­ке – и это абсо­лют­но зауряд­ное поло­же­ние дел, такое, когда перед нами самое обык­но­вен­ное сло­во, зна­че­ние кото­ро­го нам кажет­ся оче­вид­ным и кото­рое нам и в голо­ву не при­дет отне­сти к раз­ря­ду без­эк­ви­ва­лент­ной лек­си­ки. А меж­ду тем это мас­со­вый слу­чай, и бóль­шая часть лек­си­ко­на рас­по­ла­га­ет­ся имен­но на этом участ­ке меж­ду дву­мя назван­ны­ми выше полю­са­ми. Это зна­чит так­же, что кон­цепт ’ROLIGT’ сло­ва­рем не улав­ли­ва­ет­ся, и что пере­вод­чик вынуж­ден рекон­стру­и­ро­вать его сам по тем «инди­ка­ци­ям» ³⁾, кото­рые пред­став­ля­ют собой сло­вар­ные зна­че­ния, с этим кон­цеп­том не соот­но­си­мые и пото­му часто не свя­зан­ные и меж­ду собой. И уже по резуль­та­там этой «рекон­струк­ции» пере­во­дить в зави­си­мо­сти от праг­ма­ти­ки опи­сы­ва­е­мой ситу­а­ции, делая выбор из чис­ла самых раз­ных наре­чий, в зна­че­нии кото­рых содер­жит­ся ком­по­нент ’хоро­шее ощу­ще­ние’: тех, что я пере­чис­лил выше, и соб­ствен­но хоро­шо. И, конеч­но, не толь­ко наречий

До тех пор, пока упо­треб­ле­ние сло­ва не при­хо­дит в про­ти­во­ре­чие с его кон­цеп­том, оно может быть отне­се­но к самым раз­ным «по жиз­ни» ситу­а­ци­ям. И имен­но упо­треб­ле­ния, отно­ся­щи­е­ся к наи­бо­лее типич­ным и часто вос­про­из­во­ди­мым ситу­а­ци­ям, уза­ко­ни­ва­ют­ся язы­ко­вым кол­лек­ти­вом (кон­вен­ци­о­на­ли­зи­ру­ют­ся), ста­но­вят­ся «зна­че­ни­я­ми» и фик­си­ру­ют­ся в сло­ва­ре. Но это лишь неко­то­рые праг­ма­ти­че­ски обу­слов­лен­ные реа­ли­за­ции кон­цеп­та, «экви­ва­лен­ты», зача­стую непри­год­ные для под­ста­нов­ки в текст пере­во­да. В пере­во­де же могут потре­бо­вать­ся совер­шен­но иные лек­си­ко-грам­ма­ти­че­ские сред­ства, выби­ра­е­мые – повто­рю это еще раз – в зави­си­мо­сти от праг­ма­ти­ки пере­во­ди­мо­го выска­зы­ва­ния и, конеч­но, с уче­том лек­си­че­ской и син­так­си­че­ской соче­та­е­мо­сти вари­ан­та, отве­ча­ю­ще­го порож­да­е­мо­му смыс­лу выска­зы­ва­ния, и вовсе не обя­за­тель­но из набо­ра фик­си­ро­ван­ных сло­вар­ных зна­че­ний. Послед­ние то и дело ока­зы­ва­ют­ся «неудо­бо­под­ста­ви­мы­ми» из-за их ощу­ти­мой смыс­ло­вой неточ­но­сти в дан­ном кон­тек­сте, из-за того, что их никак не впи­шешь в пере­вод по при­чине непод­хо­дя­щей соче­та­е­мо­сти, из-за невоз­мож­но­сти упо­тре­бить пред­ла­га­е­мый «экви­ва­лент» без объ­яс­ни­тель­но­го вос­пол­не­ния – а то и все это вме­сте. Эти «экви­ва­лен­ты» – это толь­ко семан­ти­че­ские наме­ки, и по ним, и может быть еще по вклю­чен­ным в сло­варь при­ме­рам и поме­там, поль­зо­ва­тель вынуж­ден сам дога­ды­вать­ся о «насто­я­щей при­ро­де ино­стран­но­го сло­ва» ⁴⁾.

Вот поче­му для того, что­бы «схва­тить» идею чужо­го сло­ва, полу­чить инту­и­тив­но удо­вле­тво­ри­тель­ное пред­став­ле­ние о нем, так ска­зать, при­сво­ить его, нуж­но обра­щать­ся к сло­ва­рям тол­ко­вым. Пере­вод­чи­ку со швед­ско­го в этом смыс­ле повез­ло: боль­шой тол­ко­вый сло­варь швед­ско­го язы­ка, состав­лен­ный лек­си­ко­гра­фа­ми Гете­борг­ско­го уни­вер­си­те­та, после­до­ва­тель­но стре­мит­ся опре­де­лять «сло­во как тако­вое», избе­гая дроб­ле­ния на зна­че­ния. Впро­чем, это дале­ко не все­гда уда­ет­ся: тра­ди­ции объ­ек­ти­вист­ской семан­ти­ки все еще силь­ны, и вме­сто целост­но­го обра­за сло­ва пред­ла­га­ет­ся опре­де­ле­ние его «глав­но­го зна­че­ния», то есть, того, в кото­ром оно чаще все­го и обще­при­ня­тым обра­зом упо­треб­ля­ет­ся. Так что и тол­ко­вые сло­ва­ри, даже новей­ше­го поко­ле­ния, ока­зы­ва­ют­ся «кри­во­ва­ты». Здо­ро­вое недо­ве­рие к сло­ва­рям, о кото­ром я уже гово­рил рань­ше, пока­за­но. Это имен­но то, что про­пи­сал док­тор Щерба.

Окон­ча­ние в сл. части (6).

④ ←

¹⁾ Мне могут воз­ра­зить, – а раз могут, то навер­ня­ка воз­ра­зят, – что пере­чис­лен­ные раз­ли­чия отно­сят­ся к уров­ню сло­во­со­че­та­ния, а не к уров­ню сло­ва. Забе­гая впе­ред паро­во­за, отме­чу все же, что раз­ли­чия в соче­та­е­мост­ных при­выч­ках чужо­го сло­ва и сво­е­го вряд ли слу­чай­ны. Они обу­слов­ле­ны каки­ми-то, пусть очень тон­ки­ми, раз­ли­чи­я­ми в их концептах.

²⁾ В.Н. Комис­са­ров. Тео­рия пере­во­да (линг­ви­сти­че­ские аспек­ты). М.: Выс­шая шко­ла, 1990. ИЯ = исход­ный язык, ПЯ = пере­во­дя­щий язык.

³⁾ Ср. с утвер­жде­ни­ем дру­го­го извест­но­го пере­во­до­ве­да: «[В]ыбор зафик­си­ро­ван­но­го в сло­ва­ре язы­ко­во­го экви­ва­лен­та воз­мо­жен лишь потен­ци­аль­но. Реа­ли­за­ция этой потен­ци­аль­ной воз­мож­но­сти опре­де­ля­ет­ся кон­тек­сту­аль­ным окру­же­ни­ем и нор­ма­ми постро­е­ния тек­ста. Неред­ко сло­вар­ный экви­ва­лент “сра­ба­ты­ва­ет” лишь как инди­ка­тор даль­ней­ше­го поис­ка нуж­но­го соот­вет­ствия.” [выде­ле­но мной – Е.Р.] – А.Д. Швей­цер. Экви­ва­лент­ность и адек­ват­ность пере­во­да // Тет­ра­ди пере­вод­чи­ка, вып. 23 [ред. Л. С. Бар­ху­да­ров], 1989.

⁴⁾ Л.В. Щер­ба. Опыт общей тео­рии лек­си­ко­гра­фии. М.: ИАНСЛЯ 1940, № 43. В этой бли­ста­тель­ной ста­тье, акту­аль­ной и по сей день, содер­жит­ся и при­зыв, обу­слов­лен­ный неспо­соб­но­стью тра­ди­ци­он­но­го дву­языч­но­го сло­ва­ря схват­тить идею чужо­го сло­ва, «как мож­но ско­рее бро­сать пере­вод­ные сло­ва­ри и пере­хо­дить на тол­ко­вый сло­варь дан­но­го ино­стран­но­го язы­ка. Таким обра­зом, пере­вод­ный сло­варь ока­зы­ва­ет­ся полез­ным раз­ве толь­ко для начи­на­ю­щих изу­чать ино­стран­ный язык.»